Он действительно когда-то писал маслом в манере,
напоминающей работы Эндрю Уайета
[5]
. Особенно хорошо Чарли
удавались пейзажи, и он уже решил сделать несколько набросков в окрестностях
Шелбурн-Фоллс.
— Да у тебя, оказывается, множество скрытых
талантов! — удивленно протянула Франческа, сверкнув своими зелеными глазами,
и Чарли улыбнулся ей. Ему нравилось, когда она шутила и слегка поддразнивала
его: казалось, в эти моменты она почти забывает о горьких обстоятельствах своей
жизни.
К этому времени Моник расправилась со своими спагетти и
вступила в беседу со всей своей напористой энергией. Ей нравилось слушать, как
разговаривают мама и Чарли, но она молчала вовсе не потому, что ей нечего было
сказать. Просто некоторое время роту нее был занят, но теперь…
И она принялась с воодушевлением рассказывать Чарли о своей
жизни в Париже, об их большой квартире в старинном доме, которая ей так
нравилась, о том, как каждый день она возвращалась из школы домой через
Булонский лес, о прогулках и путешествиях, в которые она ездила с классом или с
родителями, о вылазках в горы, которые они совершали почти каждую неделю,
потому что ее отец «ну просто обожал» лыжи. Слушая ее, Франческа снова
загрустила, и на лице ее появилось какое-то ностальгическое выражение, увидев
которое, Чарли забеспокоился. Он вовсе не хотел, чтобы Франческа снова замкнулась
в себе, отгородившись от него холодной стеной отчуждения. Нужно было срочно
что-то делать, и Чарли с воодушевлением спросил:
— Как насчет того, чтобы покататься в воскресенье на
лыжах? Можно снова съездить в Клэрмонт — ведь это совсем недалеко. Утром уедем,
а вечером вернемся. Ну, как?
От Глэдис он знал, что именно так делают многие местные
жители, и ему казалось, что это предложение не встретит возражения Франчески.
Кроме того, у него была сильная союзница.
— Поехали, мамочка, ну пож-ж-жалуйста! — с
энтузиазмом воскликнула Моник, немедленно загораясь этой идеей, и Франческе
было очень трудно устоять.
— Но ты, наверное, занят, — сказала она. — Да
и мне тоже надо кое-что сделать. Мне кажется, это не…
— Поехали, решено, — мягко и убедительно сказал Чарли. —
Это будет полезно всем нам.
Предложение Чарли было не случайным. Он прекрасно понимал,
что и ему, и Франческе очень не хватало простой, человеческой, ничем не
омраченной радости, и он надеялся, что день, проведенный на природе, поможет им
развеяться.
— Думаю, ты вполне можешь позволить себе отдохнуть
денек от своих дел, — с нажимом сказал он. — А уж я и подавно.
Ему действительно совершенно нечего было делать — разве что
читать дневник Сары.
— Договорились, да?
Чарли смотрел на нее с такой надеждой, а голос его звучал
так убедительно, что Франческа сдалась сразу, хотя и знала, что, приняв
приглашение, будет чувствовать себя обязанной. Этого она хотела избежать любой
ценой, боясь, что потом Чарли попросит ее о чем-то, что она не сможет ему дать.
— Хорошо. Но только на один день, — согласилась
она.
— Ура! — завопила Моник и захлопала в ладоши. Ее
настроение повысилось сразу на несколько пунктов, и она принялась описывать
Чарли и Франческе «змейки», развороты и виражи, которые она собиралась
проделать. Когда она с самым серьезным видом стала разбирать достоинства и
недостатки клэрмонтской трассы, сравнивая ее с такими горнолыжными мекками, как
Корчевелло и Кортина-д'Ампеццо, Франческа и Чарли не выдержали и рассмеялись.
Оба знали, что в смысле качества трасс Клэрмонт был, по сути дела,
третьеразрядным провинциальным местом, однако это не могло испортить им
удовольствия от катания. Во всяком случае, на обратном пути в Шелбурн-Фоллс они
говорили только о предстоящем выходном.
Чарли довез их до самого дома Франчески. Это было аккуратное
деревянное строение с небольшим палисадничком; забор и стены были выкрашены
белой краской, а ставни и крыша — зеленой. Ведущая к крыльцу дорожка была
расчищена от снега до самого асфальта, а в сугробе справа от двери торчал
ярко-алый бумажный цветок — творение рук Моник.
Выбравшись из машины, Франческа поблагодарила Чарли за ужин.
— Все было чудесно. Мне очень понравилось, —
сказала она искренне.
— И мне тоже! — пискнула Моник. — Спасибо,
Чарли!
— На здоровье, — улыбнулся Чарли. — Увидимся
завтра. Когда мне за вами заехать?
Чтобы не испугать Франческу, Чарли не сделал никакой попытки
зайти в дом и даже остался сидеть за рулем, хотя в другой обстановке он
обязательно проводил бы их до дверей. Франческа снова стала похожа на пугливую
лань, готовую скрыться в лесу при малейших признаках опасности, и Чарли не
хотел рисковать. Ему было очевидно, что она боится подпускать его слишком
близко, какими бы откровенными ни были их разговоры.
— Как насчет восьми утра? — предложила
Франческа. — Если выехать в восемь, то к девяти мы уже будем на месте.
— Принимается. Только бы погода не подвела.
Он смотрел, как они идут к дверям, как отпирают замок. Потом
в домике зажегся свет, окна осветились теплым оранжевым светом, и Чарли
подумал, что внутри, должно быть, хорошо и уютно.
Некоторое время он смотрел на дом Франчески, потом завел
мотор и отъехал. Он снова чувствовал себя одиноким и никому не нужным. Чарли
казалось, что отныне он просто обречен вечно быть посторонним наблюдателем,
который только следит за отношениями Франчески и Моник, за любовью Кэрол и
Саймона, за жизнью Сары и Франсуа, не принимая в этом никакого участия. Во всех
трех случаях он был «третьим лишним», и это обстоятельство угнетало его, но
Чарли не знал, что ему следует предпринять, чтобы исправить положение.
Должно быть, именно поэтому он не сразу поехал домой, решив
заглянуть сначала к Глэдис Палмер.
Глэдис приветствовала Чарли лучезарной улыбкой. Она была
жива и здорова, настроение у нее было приподнятое, да и выглядела она неплохо.
Когда он постучал к ней в дверь, Глэдис как раз готовила и
руки у нее были в муке, но приезду Чарли она была рада. Усадив его в кресло,
она отправилась на кухню и вскоре уже угощала Чарли крепким чаем с пышущими
жаром булочками и душистым печеньем.
— Ну, как идут дела? — спросила она.
Чарли решил пока не рассказывать ей о дневнике Сары. Сначала
он сам прочитает дневник до конца.
— Все нормально, Глэдис, — ответил он и подумал,
что дела, пожалуй, идут не то чтобы блестяще, но и вправду нормально.
Потом он рассказал Глэдис о том, как ужинал с миссис Виронэ
и ее очаровательной дочкой, и она искренне за него порадовалась.
— Довольно многообещающее начало, Чарли, мальчик
мой, — сказала Глэдис, сияя улыбкой. Она действительно была очень
довольна, что у него наконец стало что-то меняться. Дело было даже не в весьма
туманных перспективах, а в том, что в Чарли, похоже, проснулся интерес к
окружающему миру, который, как надеялась Глэдис, должен был рано или поздно
победить в нем желание бередить старые раны.
