Армейскими частями в Огайо командовал бригадный генерал
Джозайя Хармер, однако его войска пока терпели поражение. В засадах, на которые
индейцы были большие мастера, он потерял только убитыми более двухсот человек,
но, к счастью, Франсуа среди них не было.
Беспокойство Сары усугублялось еще и тем, что она не
осмеливалась напрямую спрашивать у полковника о Франсуа и питалась лишь теми
сведениями, которыми он и другие офицеры считали возможным с ней поделиться.
Надеясь услышать что-то новое, она даже приняла приглашение полковника на
торжественный ужин, который устраивался в гарнизоне в День Благодарения, однако
ее постигло разочарование. На приеме присутствовали все гарнизонные дамы, и
мужчины старались избегать разговоров, которые не были предназначены для нежных
женских ушей. Правда, в конце концов виски все же развязало им языки, однако о
войне они беседовали между собой, в то время как Сара принуждена была сидеть с
дамами, расспрашивая их о здоровье детей и общих знакомых.
Когда на следующий день Сара возвращалась домой, она была
почти рада тому, что ей не нужно больше ни с кем разговаривать, притворяясь
беззаботной и веселой, в то время как сердце у нее сжималось от тревоги. Хорошо
еще, что лейтенант Паркер был переведен в другой гарнизон и не досаждал ей
назойливыми проявлениями своего внимания, иначе ей пришлось бы совсем тяжко.
Отправляясь в обратный путь, Сара взяла с собой
проводника-индейца из племени вампаногов, который, как все его сородичи,
отличался немногословностью и сдержанностью. За те несколько часов, которые
понадобились им, чтобы добраться до Шелбурна, они не обменялись и несколькими
фразами, и Сара была искренне благодарна краснокожему следопыту за молчание.
Прежде чем расстаться с ним, она наполнила его седельную сумку провизией и
насыпала полный рог пороха из своих запасов, и индеец, очень довольный и в то
же время озадаченный непомерной щедростью белой женщины, отправился в обратный
путь, Как только проводник скрылся за деревьями, до слуха Сары донесся какой-то
странный шум. Насторожившись, она бросилась в дом, чтобы взять ружье, но не
успела. Кусты на противоположном краю поляны расступились, и она увидела
Франсуа. Он был в полном боевом облачении и в головном уборе из белых орлиных
перьев, которые трепетали по ветру. Для полного сходства с индейцем не хватало
разве что устрашающей боевой раскраски, которую Франсуа, как видно, смыл совсем
недавно, ибо под левым ухом у него осталось пятно белой краски. На губах
Франсуа играла победная улыбка, а спрыгнув на землю, он издал пронзительный
боевой клич краснокожих, от которого при других обстоятельствах у Сары,
наверное, остановилось бы сердце. Но сейчас она была без памяти от радости и,
не колеблясь, ответила на его нежные объятия, в которые Франсуа заключил ее,
лишь только его ноги коснулись земли.
— Сара! — воскликнул он, целуя ее.
— Боже мой!.. Франсуа! Как я скучала без тебя! —
выдохнула Сара, когда он наконец выпустил ее.
Она уже не думала ни о своей сдержанности, ни о своем
намерении держать его на дистанции.
— Я так беспокоилась, Франсуа! — проговорила она
со счастливой улыбкой. — Столько людей погибло! Я боялась, что ты можешь
оказаться среди них!
— Ну, убить меня не так-то легко, — отозвался
Франсуа и помрачнел. — Но ты права. Слишком много людей погибло и с той, и
с другой стороны.
И это еще не конец… — Он неожиданно осознал, что обращается
к ней на «ты» и что она отвечает ему так же. От этого сердце его забилось в
счастливой надежде, и Франсуа снова привлек ее к себе.
— И это еще не конец, Сара. Шауни празднуют победу, но
белые вернутся, обязательно вернутся.
Их будет больше, и они будут сильнее. Маленькая Черепаха и
Голубой Камзол не смогут победить всех. Они сделали ошибку, когда растревожили
это осиное гнездо, и им придется заплатить за это самой дорогой ценой.
Франсуа знал, что перелом произойдет не сразу, что будут еще
сожженные фермы и вырезанные семьи, но в конце концов индейцы проиграют. Ему не
хотелось видеть, как это произойдет, но, как человек мужественный, он не мог
закрывать на правду глаза. Индейцы были обречены.
— Я тоже скучал по тебе, — шепнул Франсуа, целуя
ее волосы.
Потом он с легкостью подхватил ее на руки и внес в дом. В
кухне было прохладно, поскольку в отсутствие Сары в доме никто не топил. Как
только Франсуа опустил Сару на пол, она принялась хлопотать у плиты, разводить
огонь, чтобы согреться и приготовить еду.
Сара все еще была одета в купленное в Бостоне темно-голубое
бархатное платье, которое надела на прием в честь Дня Благодарения, и, глядя на
нее, Франсуа увидел, что платье это почти одного цвета с глазами Сары — только
глаза ее мерцали и искрились радостью, которая была адресована ему одному. И
другой такой красивой женщины он не видел ни в Париже, ни в Бостоне, ни в
Дирфилде, ни среди ирокезов. Даже Плачущая Ласточка не могла бы сравниться с
Сарой — особенно сейчас, когда счастье осветило ее тонкие черты.
Франсуа любил ее. Он полюбил Сару неожиданно и сильно, и
теперь во всем белом свете для него не существовало других женщин. Еще недавно
ему казалось, что в его возрасте подобное чувство уже невозможно, но сейчас он
чувствовал себя так, словно вновь стал пылким двадцатилетним юношей.
Так оно, наверное, и было. Франсуа начинал новую жизнь,
оставляя в прошлом свои сорок с лишним лет, свои потери и горечь ожесточенного
сердца.
Не в силах сопротивляться своим желаниям, он приблизился к
Саре и обнял ее. Он целовал ее, чувствуя, как она отвечает ему с такой же
безрассудной страстью, какую испытывал и он. И если Франсуа это казалось и
прекрасным, и удивительным, то для Сары ничего удивительного в этом не было.
Как ни пыталась она обмануть себя, ее сердце и душа принадлежали Франсуа уже
давно. Пока его не было, она горячо молилась о том, чтобы пули и томагавки
врагов пощадили Франсуа, и горько жалела, что не сказала ему перед отъездом
всего, что хотела.
Но теперь, когда он вернулся и они могли принадлежать друг
другу, она смогла сказать ему «люблю» и повторить это слово еще много-много
раз, пока он нес ее на руках в спальню. Она еще никогда по-настоящему не любила
ни одного мужчину, поэтому, когда он протянул к ней руки, Сара затрепетала.
Франсуа был так нежен, что страх ее улетучился, и, пока он осторожно снимал с
нее голубое бархатное платье и укладывал под одеяла, Сара чувствовала себя
маленькой девочкой, которую любят и о которой заботятся.
Потом, быстро сбросив свои замшевые штаны и рубаху, лег
рядом с ней.
— Я люблю тебя, Сара, — прошептал он чуть слышно,
и впервые Сара подумала о нем не как о суровом, похожем на индейца воине, а как
о мужчине, которого она любит и который принадлежит только ей.
Он больше не пугал ее, как когда-то. Напротив, сейчас
Франсуа был с нею сама нежность и доброта, и Сара не испытывала ничего, кроме
жгучего наслаждения, пока он медленно скользил по холмам и равнинам ее тела, и
волшебство его невидимых в темноте пальцев пробуждало в Саре какие-то новые,
доселе неизведанные и бездонные источники любви и страсти. Лежа в его объятиях,
она негромко постанывала от наслаждения, и он, отозвавшись на эту негромкую
мольбу, вошел в нее, ибо — как и она — хотел ее слишком сильно и слишком давно.
И, прижимая к себе ее гибкое теплое тело, Франсуа понял, что они созданы друг
для друга, и сознание этого наполнило счастьем его суровую душу.
