После приема они вернулись на ферму и снова зажили
счастливой мирной жизнью, наполненной любовью и хлопотами по хозяйству, которые
неожиданно обрели для Сары новую прелесть. Однажды морозным зимним днем, когда
она как раз обкалывала лед в ручье, чтобы достать немного воды, из леса выехали
два всадника. Одного из них Сара узнала сразу — это был старый индеец из племени
нантикоков, служивший в форте проводником. Второй всадник был белым, и по его
одежде Сара сразу поняла, что это не солдат и не траппер.
Судя по его сизому носу и ледяной корке вокруг рта, он промерз
до костей, однако взгляд его, направленный прямо на Сару, был колючим и острым.
Сначала белый незнакомец показался Саре не особенно грозным.
Это был тщедушный, сутулый, узкоплечий человечек, сидевший на лошади так,
словно это была табуретка в конторе писца, — однако под его взглядом ей
почему-то стало неуютно.
В самом появлении этого незнакомого белого было что-то
зловещее, и Сара с беспокойством оглянулась по сторонам. Увы, Франсуа еще утром
уехал в ближайший форт, чтобы пополнить запасы пороха и свинца, и
мальчики-работники уехали с ним. Впрочем, присутствие индейца-проводника
немного успокоило Сару.
Тем временем странный всадник подъехал прямо к ней и,
неловко спешившись, спросил:
— Имею ли я честь видеть пред собой графиню Бальфор,
урожденную Сару Фергюссон де Милль?
Услышав свое полное имя в этом месте и при таких
обстоятельствах, Сара онемела от изумления и испуга. Хотя о ней ходило в
Бостоне множество слухов, еще никто не осмелился прямо спросить ее, кто же она
такая.
Первым побуждением Сары было назваться чужим именем, но
потом она передумала, да к тому же индеец мог с легкостью обнаружить ее
неловкий обман.
— Да, так меня звали когда-то, — ответила она и
гордо выпрямилась, держа пешню наперевес, как копье. — Что вам угодно,
сударь?
— Меня зовут Уокер Джонстон. Я — нотариус из Бостона,
угол улицы Эппл и Корона-стрит… — Бедняга попытался поклониться, но не смог —
так он закоченел дорогой, но, несмотря на это, Сара не спешила приглашать его в
дом. Во всяком случае, не раньше, чем она узнает, что ему нужно. Что касалось
старого индейца, то он, выполнив свою задачу, казалось, вовсе потерял интерес к
происходящему. Соскочив с лошади, он повел ее в конюшню, чтобы задать ей корм и
дать отдых перед обратной дорогой.
— Может быть, мы пройдем внутрь? — спросил
человечек, стуча зубами.
— Что у вас за дело ко мне, мистер Джонстон? —
повторила Сара, как будто не слыша его вопроса.
Ей самой не было холодно, но руки у нее почему-то начали
дрожать.
— У меня к вам письмо. От вашего мужа.
В первое мгновение Сара удивилась, не поняв, от кого письмо
— может быть, от Франсуа, и только потом она сообразила, кого имеет в виду
мистер Джонстон.
— Он в Бостоне? — спросила она дрогнувшим голосом.
— Разумеется, нет, сударыня. Ваш муж — в Англии, однако
в данном случае я выполняю именно его поручение. Его сиятельство граф Бальфор
списался с нью-йоркской юридической фирмой и поручил ей поиски его беглой жены.
Когда вас разыскали — не без труда, позволю себе заметить, — мне поручили
передать вам письмо и получить ответ.
Он говорил таким тоном, как будто Сара должна была
извиниться за то, что доставила столько хлопот некой «нью-йоркской юридической
фирме».
Гнев, охвативший ее, помог ей справиться со своей
неуверенностью, и она спросила гораздо более уверенным тоном:
— Что ему от меня нужно?
Она сомневалась, что старик индеец и этот плюгавый нотариус
сумеют перекинуть ее через седло и ускакать с ней в Бостон; скорее уж этого
человека наняли, чтобы он пристрелил ее. Это тоже было маловероятно, и все же в
глубине души Сара чувствовала страх.
— Мне это неизвестно, так же как и вам, но я узнаю,
поскольку мне поручено прочесть вам письмо его сиятельства. Может быть, мы
все-таки пройдем в дом?
Сара поняла, что перед ней человек гораздо более твердый и
решительный, чем ей показалось с первого взгляда. Не сказав ни слова, она
жестом указала ему на тропинку и пошла следом. Об индейце она не беспокоилась —
она знала, что он сумеет сам о себе позаботиться.
— Ну хорошо, — сказала она, когда нотариус, с
трудом выпростав негнущиеся руки из рукавов толстого шерстяного пальто, выпил
подряд две чашки горячего чая. — Где же письмо?
При этих ее словах нотариус напыжился, слов но растопырившая
перья старая ворона, и, нацепив на нос крошечное пенсне, строго посмотрел на
нее. Впрочем, в теплой комнате стекла тотчас запотели, и только протерев их
полой сюртука, Джонстон достал наконец письмо.
— Позвольте, я прочту его сама, сэр, — властно
сказала Сара, протягивая руку. Этот жест лучше всех верительных грамот
свидетельствовал о ее благородном происхождении и высоком титуле, и нотариус
заробел. Не сказав ни слова, он протянул ей плотный конверт, и Сара приняла
его, усилием воли сдержав предательскую дрожь в руках.
Сломав сургучную печать с оттиском герба Бальфоров, Сара
медленно развернула письмо. Почерк Эдварда она узнала сразу, а то, что он
нисколько не стеснялся в выражениях, нисколько не удивило ее. Совершенно
очевидно, что ее дерзкий побег привел Эдварда в ярость, и не было такого
проклятья, какое он не обрушивал на ее голову. Впрочем, не чурался он и обычных
ругательств, из которых «бесплодная шлюха» было, пожалуй, самым мягким.
Лишь в конце первой страницы его богатый запас бранных слов
начал иссякать, и Эдвард наконец перешел к делу. Он написал Саре, что
отказывается от нее, однако уже в начале второй страницы он напомнил ей, что
она не получит от него ни пенни и что вряд ли ей удастся вернуть себе даже
остатки материнского наследства и земли отца.
Это, впрочем, тоже не удивило Сару — Эдвард уже давно
грозил, что напишет завещание таким образом, что она останется нищей — без
титула и без денег. Кроме того, он собирался возбудить против нее судебное
преследование по обвинению в краже драгоценностей — о том, что они когда-то
принадлежали матери Сары, в письме не упоминалось — или даже в государственной
измене, поскольку она обокрала пэра Англии. Но Сара знала, что это пустая
угроза, поскольку Массачусетс более не принадлежал английской короне, и Эдвард
ничего не мог сделать, кроме как поносить ее изустно и в письмах. Зато он мог
обратиться в суд в Англии, а это значило, что она уже не сможет вернуться в
родную страну.
Далее Эдвард просил ее не забыть, что, куда бы она ни
поехала, в какой бы глуши ни укрылась, она не сможет выйти замуж, покуда жив ее
законный супруг, если только ей не хочется, чтобы ее обвинили в двоемужестве.
Если же у нее будут дети и они выживут, что казалось Эдварду крайне
маловероятным, то все они будут считаться незаконнорожденными.
Это была не самая приятная перспектива, однако Сара уже давно
обдумала этот вопрос, и теперь он вызывал у нее скорее досаду, чем настоящий
страх. Она знала, что не сможет выйти замуж, пока Эдвард жив; то же было
известно и Франсуа, но они оба, похоже, были вполне способны пережить это.
Таким образом и эта угроза Эдварда была для нее пустым звуком.
