Третья страница письма удивила Сару. Эдвард писал о
Хэвершеме. Сначала он выражал ей свое удивление по поводу того, как это она не
догадалась захватить с собой своего тайного обожателя, и называл своего брата
бесхребетным червем, недоноском и презренным отродьем славного рода Бальфоров.
Далее он довольно туманно ссылался на его «убитую горем идиотку-вдову» и
четырех «сопливых сироток». Сара не сразу поняла, в чем дело, но, когда она
прочла еще несколько строк, вопрос разъяснился. Как писал Эдвард, с полгода
назад, когда двое сводных братьев отправились охотиться на уток, с Хэвершемом
произошел «несчастный случай».
Для Сары этих сведений было больше чем достаточно, чтобы
заподозрить неладное. Эдвард терпеть не мог Хэвершема, да и тот никуда бы с ним
не пошел без достаточно важной причины.
Очевидно, побуждаемый завистью, ревностью или одному ему
ведомыми чувствами, Эдвард заманил Хэвершема куда-то в уединенное место и
застрелил.
Это было очень на него похоже, и Сара почувствовала, как от
жалости у нее сжимается сердце.
Ей оставалось только утешаться мыслью, что Хэвершем не
страдал перед смертью.
В одном из последних абзацев письма Эдвард грозил, что
сделает своим наследником одного из своих незаконнорожденных сыновей, который и
получит все его состояние, земли и графский титул.
Ей же он желал вечно гореть в адском огне.
В конце письма он подписался своим полным именем — сэр
Эдвард Гаррик, граф Бальфорский, пэр Англии, — как будто Сара и без того
не знала, с кем она имеет дело. Увы, она знала это слишком хорошо — знала, на
какие гнусности и зверства он способен. Сара и раньше ненавидела его, но
теперь, когда ей стало известно, как Эдвард обошелся со своим сводным братом,
ее ненависть разгорелась с новой силой.
— Ваш наниматель — бесчестный убийца, — промолвила
Сара, возвращая нотариусу письмо.
— Вы ошибаетесь, — высокомерно ответил
законник. — Моим нанимателем является нью-йоркская юридическая контора
«Брукс и Пембертон», и я действую по их поручению. Что касается вашего мужа, то
с ним я никогда не встречался.
Он был явно не в духе, и Сара не осмелилась возразить.
Сердито сверкая глазами сквозь стекла пенсне, нотариус спрятал письмо Эдварда и
тотчас достал другое.
— Вы должны подписать вот это, — сказал он,
протягивая ей плотный лист бумаги, и Сара неуверенно взяла его в руки, еще не
представляя себе, что это может быть. Стоило ей, однако, взглянуть на первые
строки, как она сразу все поняла. Это был официальный документ, из которого
следовало, что Сара добровольно отказывается от каких бы то ни было притязаний
имущественного и иного свойства к графу Бальфору или к его наследникам в
случае, если последний скончается. Иными словами, Эдвард хотел, чтобы она сама
отказалась от земель, титула, денег, которые у нее еще был шанс отсудить после
его смерти даже в случае, если бы он лишил ее всех наследственных прав по
завещанию.
Но Саре ничего из этого не было нужно. Не так уж ее
волновали титулы и богатства, коль скоро у нее были Франсуа и этот ее дом. То
обстоятельство, что отныне она не сможет официально иметь титул графини, только
позабавило ее. Можно было подумать, что для того, чтобы работать в огороде и
собирать коренья в лесу, ей так уж было необходимо именоваться «ваше
сиятельство».
— Хорошо, — сказала она. — Я подпишу.
И, стремительно поднявшись со стула, Сара вышла в комнату,
где у нее хранились перо, чернильница и ящичек с мелким речным песком.
Расписавшись, она посыпала свою подпись песком и, смахнув песчинки на пол,
вернулась в кухню.
— Вот, возьмите, — сказала она, протягивая нотариусу
документ. — Как я полагаю, на этом вопрос исчерпан, и вы не станете и
дальше обременять меня своим присутствием. Я…
В этот момент за окном мелькнула стремительная тень, которая
показалась Саре достаточно грозной, хотя она и не успела разглядеть ее как
следует. Быстрым движением Сара схватила стоявшее за кухонной дверью ружье и
взвела курок.
Увидев это, чиновник побледнел.
— Прошу вас, не надо… — дрожащим голосом проговорил
он. — Вы же знаете, что я ни в чем не виноват. Я просто исполняю
поручение… Должно быть, вы сделали что-то такое, что рассердило вашего супруга,
но я тут ни при чем!
Но Сара только отмахнулась от него. Болтовня нотариуса
мешала ей слышать, что происходит снаружи. Не успела она, однако, повернуться к
входной двери, как та распахнулась и в кухню ворвался Франсуа. В своем зимнем
индейском костюме, расшитом бусами и украшенном лисьими хвостами, с ожерельем
из костей и ракушек, которые побрякивали и постукивали при каждом его движении,
в головном уборе из развевающихся перьев — уезжал он в меховой шапке, но теперь
в его распущенных волосах торчало штук семь ярких перьев, некогда
принадлежавших петуху, которого они зарезали на Новый год, — он производил
ужасное впечатление. Должно быть, поняла Сара, оставшийся снаружи старый проводник
рассказал Франсуа о миссии мистера Джонстона, а может, он сам догадался, в чем
дело. Во всяком случае, костюм его был явно предназначен для устрашения
городского жителя, и своей цели Франсуа моментально достиг.
Нотариус побледнел и поднял руки, а Франсуа, войдя в роль,
приказал Саре встать к стене, потом указал ей на незваного гостя.
— Моя — убить бледнолицую собаку! — прорычал он,
намеренно коверкая слова.
Сара стояла неподвижно, словно парализованная ужасом. На
самом деле она прилагала огромные усилия, чтобы не расхохотаться и не испортить
игру.
— Я боюсь, — прошептала она наконец.
— Выходи! — грозно приказал Франсуа нотариусу,
указывая ему на дверь с таким видом, словно собираясь забрать перепуганного
мистера Джонстона с собой.
— Быстро!
Схватив свое пальто, нотариус выскочил за дверь и бросился
прямо к своему проводнику, который сидел у коновязи, жуя маисовую лепешку.
Сара, вышедшая из кухни следом за Франсуа, который,
подмигнув, принял у нее из рук ружье, видела, что старый нантикок едва
сдерживает смех. Он прекрасно знал, кто такой Франсуа, и находил весь этот
маскарад с петушиными перьями весьма забавным. Нотариуса он сопровождал от
самого Бостона, и хотя мистер Джонстон почти не разговаривал со своим
проводником, старый индеец почувствовал, что намерения у него недобрые. Так он
и сказал Франсуа, который, увидев в конюшне чужую лошадь, не на шутку
встревожился.
— Туда! — Франсуа указал законнику в сторону
конюшни, где стояла брошенная им лошадь, и мистер Джонстон сразу его понял. Путаясь
в полах своего длинного пальто, он вывел лошадь во двор и с проворством белки
вскарабкался в седло. Он начал было приходить в себя, но, увидев в руках
Франсуа ружье, снова побледнел.
— Эй, стреляй в него, парень! — крикнул он
проводнику тоненьким, срывающимся голосом. — У тебя же есть мушкет!
— Моя не может стрелять краснокожий брат, —
последовал лаконичный ответ находчивого нантикока.
