Возможно, подумал он, Сара боится своего бывшего мужа, но
Эдвард Бальфор действительно мало что мог сделать, пока она оставалась в Новом Свете.
Возвращаться же в Англию Сара не собиралась, и оба знали, что с этой стороны ей
ничто не угрожает. Быть может, это был один из тех женских иррациональных
страхов, которые не поддаются объяснению, однако, насколько Франсуа успел
узнать Сару, она не была подвержена подобного рода слабостям.
— Сломанная Лиственница говорит, что ты приехала
издалека и что ты пережила много горя, — продолжал он, и Сара невольно
вздрогнула. Это соответствовало действительности, но откуда могла знать об этом
старая женщина, которая видела ее впервые в жизни?
— Ты действительно чего-то боишься, любимая? —
ласково спросил Франсуа, и она, улыбнувшись, покачала головой.
Но старая ирокезка отличалась редкой проницательностью и,
возможно, действительно обладала какими-то мистическими способностями.
Казалось, она поняла, о чем говорят Франсуа и Сара.
В ее глазах сверкнул какой-то непонятный огонек, и она снова
что-то сказала.
— Она говорит, что скоро тебе предстоит пересечь реку…
Ту самую реку, которой ты всегда боялась. В твоей прошлой жизни ты тонула в ней
столько раз, сколько пальцев на руке, и еще один, но на этот раз ты не умрешь,
и переправа пройдет благополучно. Сломанная Лиственница говорит, что ты поймешь
ее слова, если как следует подумаешь над ними.
Тут Сара побледнела, а прорицательница, не сказав больше ни
слова, поднялась и ушла к себе.
Некоторое время спустя Сара и Франсуа вышли из Длинного дома
и отправились побродить по лагерю, чтобы спокойно поговорить. Когда они отошли
от Длинного дома на порядочное расстояние, Франсуа осторожно поинтересовался у
Сары, что могла иметь в виду старая прорицательница. Он лучше чем кто бы то ни
было знал, что Сломанная Лиственница редко ошибалась, хотя верно истолковать ее
речи было подчас нелегко.
— Чего ты боишься? — спросил Франсуа и привлек
Сару к себе. В меховой парке, оленьих штанах и вышитых мокасинах она выглядела,
как очаровательная маленькая скво, и ему захотелось поскорее вернуться в
Длинный дом, чтобы заняться с нею любовью, но он чувствовал, что Сара
действительно что-то от него скрывает.
— Ничего я не боюсь! — с вызовом ответила Сара, но
ее слова прозвучали неубедительно. Она лгала, и Франсуа во что бы то ни стало
решил узнать, в чем дело.
— Ты что-то скрываешь от меня, — удрученно сказал
он. — Что случилось, Сара? Тебе здесь не нравится?
Они собирались тронуться в обратный путь через несколько
дней, но, если бы Сара захотела, Франсуа готов был выехать в Шелбурн хоть
завтра.
Впрочем, он был почти уверен, что дело в чем-то другом. Они
прожили в Длинном доме сенека уже несколько недель, и до сих пор Сара была всем
довольна и казалась счастливой.
— Я люблю тебя, ты же знаешь… — промолвила Сара, думая
о чем-то своем.
— Может быть, это я чем-то тебя огорчил? —
продолжал допытываться Франсуа, понимая, что жизнь, которую они вели в индейской
общине, не могла не показаться Саре непривычной, странной.
Он допускал, что, очутившись здесь, Сара начала больше
тосковать о той, другой жизни, которую она когда-то вела в Бостоне или даже в
Англии.
И все же его не оставляло чувство, что дело в чем-то другом,
гораздо более важном и значительном.
Подумав об этом, он еще крепче прижал ее к себе и, поглядев
Саре прямо в глаза, увидел, что она улыбается.
— Я не выпущу тебя, пока ты не ответишь, — сказал
он полушутя-полусерьезно. — Я не допущу, чтобы у тебя были от меня
какие-то секреты.
— Я давно собиралась сказать тебе… — начала Сара
неуверенно, и Франсуа в страхе замер, боясь, что это может быть что-то такое,
что навсегда отнимет их друг у друга. Он чувствовал, что не вынесет этого. Что,
если она захочет оставить его? Что будет с нею тогда? И что будет с ним самим?!
— Кое-что случилось, — промолвила она тихо.
Значит, понял Франсуа, старуха не ошиблась.
— Что, что случилось?! — воскликнул Франсуа с
испугом. Вернее, попытался воскликнуть, поскольку слова, вырвавшиеся из его рта
вместе с парком дыхания, прозвучали не громче шепота. От страха и тревоги
сердце едва не выскакивало из груди Франсуа, а по спине побежала струйка
холодного пота.
— Я… я не знаю, что тебе сказать, — ответила Сара,
и ее прекрасные глаза наполнились слезами. — Я не могу… не могу…
Она всхлипнула и не смогла продолжать. Перехватившая ее
горло судорога была такой сильной, что Сара с трудом могла дышать. Плечи ее
затряслись от беззвучных рыданий, но Франсуа продолжал нежно прижимать ее к своей
широкой груди, и в конце концов Сара рассказала ему все.
— Я… я не могу иметь от тебя детей. Мне их просто не
выносить! А ты должен, должен иметь сыновей, но я не в состоянии дать тебе
того, чего бы мне хотелось…
Ее слова тронули Франсуа чуть ли не до слез, но он вовремя
вспомнил, что он — мужчина.
— Для меня это совсем не важно, любимая, ты же
знаешь!.. — попытался утешить он Сару. — Пожалуйста, не надо плакать.
Но все его усилия были напрасны — Сара продолжала горько
рыдать в его объятиях.
— Все мои дети умерли, — всхлипывала она,
прижимаясь лицом к его теплой кожаной куртке. — У меня было шестеро —
шестеро! — детей, и ни один из них не выжил.
И она рассказала ему всю свою историю, рассказала обо всех
своих неудачах, о горе, которое она испытала, рыдая над трупиками умерших
мальчиков и девочек, а под конец оглушила Франсуа фразой, которая прозвучала
для него подобно удару грома, хотя и была произнесена тихим, прерывистым
шепотом.
— И я знаю, что этот ребенок тоже умрет! —
заливаясь слезами, произнесла она, и Франсуа наконец понял, что могло тревожить
и пугать ее в последние недели.
Отстранив ее от себя, он поглядел на Сару, и на лице его
сменяли друг друга недоверие, удивление и страх.
— Ты беременна? — спросил он шепотом, и Сара с
несчастным видом кивнула.
— О боже! Милая моя, бедная моя Сара! — вырвалось
у него. — Не бойся, в этот раз все будет хорошо, вот увидишь! Я не позволю
случиться ничему плохому!
Это последнее замечание было довольно глупым, поскольку он
мало что мог сделать, и, осознав это, Франсуа снова прижал Сару к себе. Теперь
он знал, чего она боялась, и от сознания собственного бессилия ему захотелось
заплакать. Потом он вспомнил слова старухи прорицательницы и ухватился за них,
как за свою единственную надежду.
— Помнишь, что сказала Сломанная Лиственница? —
спросил он, обнимая Сару за плечи и слегка встряхивая. — Помнишь? Она
сказала, что ты тонула столько раз, сколько пальцев на руке, и еще один — шесть
раз! А сколько твоих детей умерло?
