— С тех пор как я их нашел, я забросил все дела и
только и делаю, что читаю, — признался Чарли и тут же добавил:
— Придется написать о Саре диссертацию.
— Лучше напиши о ней книгу, — серьезно
посоветовала Франческа, — Сара, наверное, заслуживает того, чтобы о ней
знали и помнили ее.
Чарли отрицательно покачал головой.
— Это скорее твоя область, чем моя, — возразил
он. — Я все-таки архитектор, а не историк и не писатель. Что касается
памятника Саре, то его уже воздвигли. Я в нем живу.
Но Франческа с ним не согласилась.
— Нет, — твердо сказала она. — Кто-то
обязательно должен написать о ней или, по крайней мере, опубликовать ее
дневники.
— Посмотрим, — Чарли пожал плечами. — Сначала
их надо прочесть. Потом я хочу отдать их миссис Палмер. В конце концов, строго
говоря, они принадлежат ей.
Он действительно не мог оставить у себя дневники, хотя ему
этого очень хотелось. Но даже если бы Глэдис не согласилась подарить или
продать ему эти старые книги, Чарли не стал бы расстраиваться по этому поводу.
Главным для него было про честь дневники до конца. Они уже подарили ему такую
радость, какую не могли бы дать сотни и сотни томов, написанных другими людьми,
а теперь он мог поделиться своей радостью и с Франческой.
— Я обязательно позвоню, — пообещала она и еще раз
поблагодарила его за чудесный вечер.
Чарли знал, что эти слова были не пустой формальностью, но
ворота ее крепости были закрыты так же надежно, как и вчера, и он даже не стал
пытаться проникнуть сквозь них туда, где в смятении и тревоге билось ее нежное
раненое сердце.
Всю обратную дорогу он думал только о том, как бы ему
хотелось освободить Франческу из ее добровольного заточения и снова вывести в
светлый, ясный и счастливый мир. И Чарли очень надеялся, что Сара поможет ему в
этом.
Глава 9
Прежде чем покинуть Длинный дом и отправиться в обратный
путь, Франсуа поговорил со старейшими женщинами рода, прося их помочь Саре.
Женщины дали ему целебные травы — в том числе одну очень
сильную, научили готовить укрепляющие настои и даже предложили приехать к Саре,
когда наступит ее срок. Сара была тронута их добротой и участием и обещала,
что, как только они вернутся в Шелбурн, она сразу начнет принимать индейские
снадобья.
Наконец, сердечно попрощавшись с индейцами, они тронулись в
обратный путь. Теперь, зная ее положение, Франсуа старался не спешить, и они
даже несколько раз заночевали в лесу в маленькой, но очень теплой палатке из
шкур, которую Франсуа взял с собой. И весь путь он был очень осторожен и
внимателен, стараясь не допустить возможного несчастья.
Когда они добрались наконец домой, стояла уже середина
марта, а в конце апреля Сара впервые почувствовала, как ребенок шевельнулся в
ее чреве. Это было знакомое и очень приятное ощущение, однако, несмотря на все
усилия Франсуа, который старался ее успокоить, Сара по-прежнему испытывала
страх. Травы, которые дали индианки, она принимала с рвением, но бывали минуты,
когда она впадала в отчаяние и переставала верить в то, что роды пройдут
благополучно.
К этому времени кое-кто из соседей уже догадался, что они
живут вместе. Женщины, заходившие на ферму, чтобы проведать Сару, частенько
натыкались на Франсуа, да и ее состояние трудно было скрыть от их
проницательного взгляда. Со временем новость докатилась и до Дирфилда, и Сара
получила письмо от миссис Стокбридж, которая умоляла ее опровергнуть кошмарный
слух, будто она живет с дикарем. В ответ Сара написала, что она, разумеется, не
живет с дикарем — так оно и было, — хотя это вряд ли могло успокоить
бостонский свет.
Полковник Стокбридж знал правду уже давно, и хотя ни Сара,
ни Франсуа никому ничего не говорили, остановить лавину сплетен и домыслов было
уже невозможно. В Шелбурне к этому, кстати, относились гораздо спокойнее, чем в
Дирфилде.
Местные жители хорошо знали Франсуа, который частенько
наезжал в поселок за порохом, свинцом, скобяными изделиями или тканями, и
видели в нем своего рода гарантии своей безопасности. Уж коли этот парень
связан с индейцами, рассуждали они, то он, конечно, первым узнает о том, что в
окрестностях появился военный отряд враждебного племени, и предупредит их.
К июню только слепой мог не заметить, что Сара ждет ребенка,
и это вызвало новую волну сплетен.
Многие поселенцы восприняли беременность Сары как нормальное
явление, а их жены даже приходили к пей и предлагали помощь, однако были и
такие, кого это известие привело в ярость. Подобное поведение они считали
позорным, тем более, что Сара и Франсуа даже не были обвенчаны, но самим
влюбленным было на это в высшей степени наплевать. Единственное, что
по-настоящему заботило Сару и Франсуа, это жизнь и здоровье их будущего
ребенка, и они делали все возможное, чтобы сохранить его.
В эти, в общем-то, нелегкие для обоих месяцы они были
счастливы как никогда. Сара чувствовала себя на удивление хорошо и даже
порывалась работать в огороде, но Франсуа сказал, что он скорее убьет себя, чем
позволит ей трудиться. Сара не возражала, хотя ходила она всегда неплохо — все
ее проблемы начинались после родов. Впрочем, даже она не могла отрицать, что ни
в одну из своих прежних беременностей она не чувствовала себя такой крепкой и
здоровой, и это дарило ей дополнительную надежду.
Все же она сумела убедить Франсуа, что прогулки принесут ей
только пользу, и даже в самые жаркие летние дни они продолжали ходить к
водопаду. Ирокезские женщины как-то сказали ей, что если она станет много
ходить, то ножки у ребенка будут сильными, да и сами роды пройдут быстрее, и
Сара старалась гулять как можно больше. Но к концу августа ей стало уже так
трудно передвигаться, что она вынуждена была отказаться от ежедневных походов к
водопаду.
Они стали совершать прогулки по лесу вокруг поляны, и у
Франсуа щемило сердце от жалости, когда он смотрел, как Сара, тяжело опираясь
на его руку и неуклюже переваливаясь с боку на бок, бредет по извилистой лесной
тропинке. Каждые несколько минут они останавливались, чтобы Сара могла
передохнуть, однако ее состояние никак не сказалось на ее настроении. По
большей части она пребывала в прекрасном расположении духа и с удовольствием
выслушивала все новости, которые Франсуа привозил из своих поездок в
Дирфилдский гарнизон.
Единственное, что беспокоило ее по-настоящему, это то, что в
Огайо продолжались военные действия. Франсуа поначалу хотел скрыть от нее эту
новость, чтобы не расстраивать, но рассудил, что Сара все равно услышит об этом
от соседей.
— Я знаю, тебя могут послать туда снова! —
восклицала она в тревоге. В последнее время Саре постоянно хотелось, чтобы
Франсуа всегда был рядом.
Даже когда он ненадолго уезжал в Шелбурн или в гарнизон, она
беспокоилась. Франсуа считал это следствием беременности, однако при мысли о
том, что может случиться в его отсутствие, и ему становилось не по себе. Оба
знали, что до родов остались считанные недели, быть может — дни, и Франсуа не
раз задумывался о том, чтобы пригласить на ферму какую-нибудь опытную женщину
из деревни, но все откладывал. В крошечном домике, в котором они жили вдвоем, и
без того было тесновато, и он не раз задумывался о том, чтобы построить для
Сары и малыша другой дом — побольше и попросторней. Несколько раз Франсуа
заговаривал об этом с Сарой и даже чертил на листке бумаги проект, или скорее
набросок, — что-то вроде швейцарского шале в два этажа, с покатой
двускатной крышей и толстыми стенами, способными защитить их от зимних холодов.
Дом был хорош — Сара не могла не признать этого, — но ей очень нравилось
их нынешнее жилище, и она стала убеждать Франсуа, что того, что у них есть, им
вполне хватит.
