Потом она спросила, сколько успел прочесть он за время ее
отсутствия, и Чарли поглядел на нее почти виновато.
— Я очень нервничал, — попытался оправдаться
он. — У меня буквально все валилось из рук, так что я не мог даже читать.
— Почему? — удивилась Франческа, и Чарли решил
ответить честно.
— Из-за тебя, — сказал он. — Я боялся, что
тебе будет трудно вновь увидеть Пьера. И потом, он мог снова причинить тебе
боль.
— Вряд ли ему удалось бы достичь своей цели
теперь, — ответила Франческа, выделив голосом последнее слово. — Как
это ни смешно, но все то Время, что мы с Пьером не виделись, я продолжала
наделять его сверхъестественными возможностями. Мне казалось, что даже на
расстоянии он способен разрушить мою жизнь. И ему это почти удалось… — Она
поглядела в окно, потом снова стала пристально смотреть на дорогу
впереди. — Но когда мы с ним встретились, я поняла, что многое изменилось.
Конечно, Пьер остался таким "же эгоистом, каким и был, но зато я прозрела
и сумела это разглядеть. Кроме того, он постарел, погрузнел… В общем, теперь
это не тот красавец француз, в которого я когда-то влюбилась без памяти. Ты
прав, Чарли: он пытался сделать мне больно, но теперь я сумела защититься от
него.
Я сама удивилась, но у него ничего не вышло.
Должно быть, за это время я очерствела и стала совсем
бесчувственной.
— Ты стала свободной, — уверенно поправил ее
Чарли. — Примерно то же самое произошло и со мной. Правда, я не знаю, как
бы я себя чувствовал, доведись мне — как тебе — встретиться лицом к лицу с
Кэрол, но, когда она позвонила в последний раз, я вдруг почувствовал, что я
разговариваю с абсолютно чужим мне человеком. В самом деле, сколько можно
страдать и мучиться из-за женщины, которая любит другого и носит его дитя?
Из-за женщины, которая не хотела завести ребенка от меня…
Да, мне было горько, и это была горечь поражения. Временного
поражения. Все еще можно поправить, Франческа….
Да, решил он, пожалуй, в этом все дело. Они с Франческой
потерпели поражение на личном фронте, и самым обидным было то, что это
поражение они нанесли себе сами. Кэрол и Пьер просто захотели чего-то другого,
и в конце концов каждый из них добился своего. Кэрол получила Саймона, а Пьер —
Мари-Лиз, однако теперь Чарли понимал, что все эти испытания еще не повод
хоронить себя заживо и вечно скорбеть по своей загубленной жизни. И вот теперь,
кажется, все изменилось. Они с Франческой больше не желали мириться с
поражением; каждый из них хотел найти в жизни свою дорогу. И пойти по ней
дальше.
Как Сара… В конце концов Сара сумела добиться своего, хотя
было время, когда она желала только одного — смерти. Она смогла бросить
ненавистного мужа и отправиться за тридевять земель, чтобы обрести свое счастье
с Франсуа. Сара была победительницей, и им обоим следовало брать с нее пример.
Когда Чарли высказал все это Франческе, она торжественно
кивнула в знак согласия, но ничего не сказала.
В молчании они доехали до самого Шелбурна, и Чарли,
остановив машину у ее дома, помог Франческе внести в дом сумки.
— Когда я снова увижу тебя? — спросил он, стоя на
пороге ее дома, и Франческа посмотрела ему прямо в глаза. Уголки ее губ чуть
дрогнули, словно она собиралась улыбнуться, но взгляд остался серьезным и
задумчивым.
— Может быть, поужинаем завтра все втроем? —
предложил Чарли, не желая слишком наседать.
— Завтра Моник идет на день рождения к подруге, —
тихо ответила Франческа. — Она останется там ночевать.
— Тогда, может быть, поужинаем у меня? Я все
приготовлю, — сказал Чарли, и Франческа чуть заметно вздрогнула. Это
предложение было довольно рискованным для обоих, но она утешилась тем, что Сара
— пусть и не во плоти — будет незримо присутствовать при их свидании и
оберегать их от необдуманных слов и поступков.
Получив согласие Франчески, Чарли настолько приободрился,
что рискнул поцеловать ее в щеку. Он видел, что она стала совсем другой и что
нынешняя Франческа совсем не та женщина, которую он впервые увидел за
библиотечной стойкой.
Тогда она была насторожена и готова то ли к немедленному
бегству, то ли к самому решительному отпору, но сейчас боль отпустила ее, хотя,
конечно, не ушла из нее совсем. Впрочем, Чарли хорошо понимал Франческу — он и
сам только недавно избавился от горечи и гнева.
— Я заеду за тобой в семь, — пообещал он и, не дав
Франческе возможности передумать, быстро спустился с крыльца к машине.
Вернувшись в шале, Чарли долго не мог успокоиться и все
шагал по комнате от окна к двери и обратно. В конце концов он устроился
поудобнее в кресле и взял в руки дневник, надеясь, что чтение отвлечет его от
мыслей о завтрашнем дне.
Он покинул Сару и Франсуа в тот самый момент, когда они
переселились в новый дом. Они прожили в нем мирно и спокойно до самой весны, и
еще долго после этого Франсуа оставался дома, хотя Сара время от времени
продолжала делать в дневнике записи, имевшие непосредственное отношение к
военной обстановке в Огайо. Война между шауни и Майами, с одной стороны, и
белыми поселенцами — с другой, продолжалась, но Франсуа больше не ездил на
театр военных действий.
В действующей армии сражались более молодые его
соотечественники, и Чарли искренне радовался этому вместе с Сарой.
Летом 1793 года — через год после рождения Франсуаз — Сара
родила еще одну девочку. Эти роды тоже произошли очень быстро, и Сара почти не
страдала, но Чарли потрясло другое. Оказывается, маленькая Мари-Андж — Сара
нарекла дочь этим именем потому, что она была очень похожа на маленького
ангелочка, — родилась в той самой комнате, в которой он теперь спал.
Читая дальше, Чарли обнаружил в дневнике Сары подробный
перечень всех изменений и усовершенствований, которые вносил Франсуа, стремясь
сделать шале как можно более удобным и уютным. Чарли даже решил записать на
отдельном листе перечень всех этих усовершенствований, чтобы потом отыскать
каждый карниз, плинтус или наличник, о котором она упоминала.
Сара писала также, что осенью того же года, когда родилась
Мари-Андж, умер старый полковник Стокбридж, и па его место был назначен новый
начальник гарнизона, приходившийся дальним родственником генералу Уэйну —
новому командующему армией в Огайо. Это был честолюбивый молодой офицер,
который сразу же начал заниматься подготовкой вверенных ему войск к ведению
войны с подвижными отрядами Маленькой Черепахи, однако, по сведениям Сары, на
положении дел в Огайо это никак не сказалось. Впрочем, ее это не очень-то
волновало; все свое время и силы Сара отдавала семье — об этом можно было судить
по тому, что записи в дневнике становились все более скупыми и лаконичными.
Должно быть, она была слишком занята, или же — Чарли подозревал, что дело
именно в этом, — ей было гораздо приятнее делиться своим счастьем с
близкими, чем доверять его бумаге и чернилам.
Но на страницах, относящихся к осени 1783 года, Сара снова с
тревогой упоминала о том, что великий сахем ирокезов Большое Дерево, с которым
Франсуа когда-то был дружен, предпринял новую попытку начать мирные переговоры
с шауни, но получил решительный отпор.
