— А она вообще впечатляла, — заявил он, продолжая шагать впереди нее так, словно крутой склон, по которому они сейчас двигались, был просто ровной дорогой. — И она всегда разрешала приезжим использовать эти тропы. Она сама дала им названия и сделала схемы маршрутов, чтобы их можно было раздавать.
Каким бы поразительным все это ни казалось, но, снова очутившись на более ровном участке тропы, Линдси приступила к тому, что ей действительно хотелось выяснить:
— А как вы смогли так хорошо узнать тетю Милли за столь короткое время перед ее смертью?
Поскольку Роб шел все так же впереди нее, было хорошо видно, как он пожал плечами.
— Я приехал сюда прошлой весной — и мне нужна была работа. Она наняла меня помогать ей с каноэ и выполнять кое-какие дела по дому и двору. А потом она рекомендовала меня другим людям, которые хотели что-то строить.
Линдси выслушала его ответ, инстинктивно почувствовав, что за этими словами стоит нечто гораздо более значительное.
— Похоже, вы ей понравились.
Он снова пожал плечами, а потом поднырнул под низко нависшую ветку, коротко посоветовав ей беречь голову. Она послушалась, нырнув следом за ним, стараясь при этом смотреть под ноги и отчаянно надеясь, что не подвернет ногу раньше, чем поход закончится.
— Наверное, вы были с ней вежливее, чем со всеми остальными, — предположила она вслух.
Тут Роб остановился и обернулся к ней. Линдси решила, что это должен был быть злобный взгляд, но сама она восприняла его скорее как страстный и жаркий. Наверное, ее мозгам полезнее, когда он ведет себя по-хамски, раз результатом двух минут вежливого разговора становится такое.
Пытаясь не обращать внимания на колкие мурашки, побежавшие вниз по ее спине, она добавила:
— Вы показались мне человеком, который говорит все напрямую, так что я решила, что вы можете это оценить.
Ради разнообразия она не смогла понять, что выражает его лицо — но, возможно, потому, что вроде как утонула в его глубоких карих глазах. И хотя время от времени они выходили из-под плотного полога ветвей, накрывавшего почти всю тропу, в этот момент они снова оказались под ним, из-за чего у нее возникло ощущение, будто она вроде как… окутана вместе с ним какой-то незримой пеленой. Очень… интимно. Примерно так же, как два дня назад, у нее в номере, когда ее так сильно к нему влекло. И ей пришлось с испугом признать, что ее опять к нему влечет.
Каменистая и пыльная тропа — не самое лучшее место для секса, но, наверное, она могла бы пойти и на это, если бы все пошло к тому.
— Наверное, могу, — ответил он, наконец.
«Заняться сексом?» — потрясенно подумала она, но тут же опомнилась. Нет, они ведь говорили о прямоте — и о том, что он может это оценить.
— У нас просто сразу возник контакт, — добавил он.
Он имел в виду себя и тетю Милли. Потому что они ведь говорили именно об этом. А не о сексе на трассе. Не о любви в пыли. Очень жаль, что ей так сильно хочется его поцеловать.
И тут она придумала, как подавить это в зародыше, как наверняка отогнать на весь день мысли о сексуальном седле. А это важно было сделать, потому что она никак не может заниматься сексом с мужчиной, который относится к ней так дурно, пусть даже в нем в избытке мужские гормоны.
— Расскажите мне еще о том… как сильно во мне разочаровалась тетя Милли?
— Чертовски странная просьба.
— Вы правы. — «Но я не хочу испытывать к вам симпатию и могу быть уверена, что сейчас вы скажете достаточно много ужасных слов, которые меня остановят. И…» — Но по-моему, мне надо это услышать, чтобы… лучше понять, что было у нее в душе. А вдруг… это поможет мне в будущем стать лучше, понимаете?
Роб повернулся и пошел дальше, по особенно крутому участку тропы. Линдси двинулась следом, стараясь не отставать. Она уже решила было, что Роб не собирается выполнять ее просьбу, когда он заговорил:
— Она впервые сказала мне про вас в прошлом июне, сразу после начала сезона проката. Она вас любила и гордилась всем тем, чего вы добились… Наверное, именно тогда она рассказала про то, что вы пишете для газет. Она думала о том, кому завещать свой дом, и решила, что вы будете идеальным вариантом. Она считала, что для вас это станет вторым домом, местом, где вы с мужем сможете отдыхать от большого города.
— Я не замужем, — быстро проговорила она. — И уже больше не помолвлена.
Она ничего не смогла с собой поделать — эти слова сами у нее вырвались.
— О! — отозвался он негромко и приостановился. Обернувшись, он посмотрел на нее. — А я считал, что да. То есть… что вы помолвлены.
Она энергично тряхнула головой:
— Нет, с этим покончено. И, слава Богу.
Их взгляды встретились, и Линдси показалось, что он собирается спросить ее о том, что же случилось, но, к счастью, он снова повернулся и пошел дальше.
— Короче, она написала вам в полной уверенности, что вы примете ее подарок. Потому что ведь это действительно был подарок — а большинство людей подарков не отвергают. Особенно если их делают от всей души.
Ох, Боже!
У Линдси так сжалось сердце, что ей даже трудно стало идти.
— Мне… не хотелось брать что-то, что ей дорого, чтобы потом просто продать.
Он снова бросил на нее быстрый взгляд через плечо.
— Я не просил у вас объяснений. Вы хотите это услышать или нет?
Она сжала губы и коротко кивнула, а потом стала смотреть в спину Роба, шагающего вперед по извилистой тропе.
— Ну, так вот, — проговорил он на ходу, — после этого она много недель ждала, чтобы вы сказали, как вы рады принять ее предложение. Она надеялась, что осенью вы приедете ее навестить, и она сможет все вам показать. А потом пришло ваше письмо с отказом.
Линдси продолжала идти по неровной тропе, механически переставляя ноги, — а что еще ей оставалось делать? Сорваться и зарыдать? Нет уж, только не перед Робом Коултером! Перед ним ей хотелось казаться сильной.
— Значит, — наконец, выдавила она, — Она решила, что я отвратительный человек, и что она глубоко во мне ошибалась?
— Нет, — покачал он головой. — Милли была не такая. Она не судила людей. Ей просто было… больно. Она решила, что вам нет дела до старухи. И она подумала, что, может быть, это значит, что в Лосином Ручье и прокате каноэ нет ничего такого особенного, как она привыкла считать. Это вроде как… заставило ее почувствовать, будто все, что она любила, не имеет значения. Что она сама не имеет значения.
Так. Теперь Линдси стало подташнивать. Она чувствовала себя ослабевшей и несчастной.
Она остановилась — не потому, что приняла такое решение, а потому, что ее ноги отказались двигаться. До того как Роб начал отвечать на ее вопрос, она запыхалась и вспотела, а теперь ей было так тошно, что она просто не могла идти дальше. Они шли вдоль склона, который уходил резко вниз по одну сторону тропы и резко поднимался вверх по другую, и Линдси автоматически вытянула руку, прижав ладонь к большому валуну, выступающему из земляной стены. А потом она привалилась к нему спиной, чтобы не рухнуть прямо на тропу. И почувствовала себя идиоткой. Из-за того, что надела сегодня обувь на каблуке. Из-за того, что пытается купить то, что год назад не хотела получить даже бесплатно. Из-за того, что вообще сюда приехала.
