— Ты хочешь, чтобы я положил пистолет? Ладно, — согласился он, к глубочайшему ее изумлению. — Но оставайся на месте. Не двигайся.
Тут он встал, отошел на несколько шагов и положил пистолет у корней деревца, росшего у края воды. После чего он вернулся и сел рядом с ней — на этот раз настолько близко, что их руки соприкасались.
Даже от едва заметного соприкосновения с его телом ее затошнило, но она постаралась справиться с собой: ей необходимо делать вид, что все нормально, что ей не страшно. Она посмотрела сквозь туман в сторону берега, зная, что где-то там находится «Радужная площадка». И она подумала о Робе: о том, как сильно она его полюбила… и о том, как серьезно она все испортила.
— Вы нашли Роба через мой блог, да? — спросила она, чтобы наверняка убедиться в своей неосторожности.
Он непринужденно кивнул.
— Но я нигде не называла его фамилии.
— Дело в татуировке, — сказал он. — Я не знал, что он ее сделал, но это было логично. — Тут он посмотрел на нее. — Ты выяснила, кто такая Джина, или мне надо тебе рассказать?
— Знаю. Его дочь.
— Честно говоря, меня это удивило. Я бы считал, что ему наплевать. Но надо думать, в тюрьме ему было одиноко, трудно.
Его губы растянулись в странной усмешке, словно эта мысль доставляла ему удовольствие. Линдси ужасно хотелось стереть эту ухмылку с его лица хорошей оплеухой. Но вместо этого она вздохнула поглубже, снова перевела взгляд на воду и постаралась забыть о том, как близко он сидит.
— Он очень сильно страдал от всего, что случилось, — сказала она.
— Вот и хорошо. Я рад. Но этого мало. Он страдал меньше, чем я.
— Еще неизвестно, — возразила она. — Он был практически все время одинок.
— Это потому, что он совершил дурной поступок, а Бог… или судьба, или что-то, что управляет этим миром, заставили его за это платить. Но разница в том, что я-то ничего дурного не сделал — а тоже оказался один.
— И все-таки вы сами сказали, что Бог заставил его платить. Разве этого мало?
Уильям покачал головой.
— Невероятно, но Бог слишком снисходителен к злодеям. Сама посмотри: ты здесь, безумно его любишь. Так что это подтверждает мои слова. Он получил тебя. А что получаю я?
— Не сомневаюсь, что масса женщин могли бы безумно влюбиться в вас, Уильям.
«Если бы вам удалось выглядеть не таким странным и пугающим».
— Если бы вы смогли забыть прошлое и смотреть в будущее.
— Для этого я сюда и приехал. Когда я отсюда уеду, то смогу забыть прошлое.
— Отлично! — сказала она. — И как вы собираетесь это сделать?
— С твоей помощью, — ответил он, снова поворачиваясь к ней. Его лицо оказалось неприятно близко от нее. — Ты тут главная фигура. Благодаря тебе все будет идеально.
Она моргнула, ошеломленная таким поворотом дела.
— Что вы имеете в виду?
— Всю свою взрослую жизнь я провел, представляя себе, как однажды найду этого сукина сына и убью его. Я представлял себе самые разные способы, как это сделать. Пистолеты, ножи, другие варианты, которые можно было бы растянуть, заставив его страдать. Но теперь… теперь мне даже не нужно ничего этого. Я могу убить его другим способом — в переносном смысле, так сказать. Это будет просто поэтично. Ты любишь поэзию, Линдси?
Она судорожно сглотнула. «Псих ненормальный!»
— Не очень.
— Когда я был моложе, учеба меня не особенно интересовала, но потом я узнал, какой прекрасной может быть поэзия и как она может переплетаться с жизнью почти магическим образом. Ты понимаешь, о чем я?
Она никакого понятия об этом не имела. И понимала одно: она разговаривает с сумасшедшим.
— Наверное.
— Я могу убить Роба, отняв у него то, что он любит.
Кровь у нее снова заледенела.
— Роб меня не любит. Для него это просто постель.
После сегодняшнего утра она уже начала думать, что, может быть, Роб ее все-таки любит. Но мистеру Психу об этом знать было ни к чему.
— Нет, — усмехнулся он, — я в это не могу поверить. Даже по твоему блогу я увидел, что он с тобой счастлив. Я это почувствовал даже просто по твоим словам. Роб тебя любит — так же, как и я.
Она тихо ахнула, а он улыбнулся:
— Это правда, Линдси. Я в тебя влюблен. И это самое поэтичное. Понимаешь? Так что теперь я покажу тебе, как сильно я тебя люблю — и одновременно вырву у Роба сердце.
С этими словами он повернулся к ней, крепко схватив ее за оба предплечья, и начал целовать — крепко, настойчиво и слюняво. Она инстинктивно отвернулась. Все ее тело окаменело и Уильям тоже замер.
Он прошептал ей на ухо:
— Я ведь не так плох, правда, Линдси? Внешность у меня приятная. Ты должна дать мне шанс. Просто обязана! — Тон его был не столько умоляющим, сколько повелительным. — Я знаю, что могу заставить тебя меня полюбить.
— Я люблю Роба! — невольно выпалила она — и тут же готова была проклясть себя за это.
Конечно, она написала об этом в своем блоге, но с ее стороны было глупо напоминать об этом своему похитителю. Его глаза заледенели, подтверждая серьезность ее ошибки.
— Не смей так говорить! Никогда больше так не говори!
— Ладно, — согласилась она.
Теперь она дрожала уже не столько от холода, сколько от страха. От ужаса ей даже трудно стало дышать.
Тут он нахмурил брови, и его лицо снова стало спокойным.
— Мне хотелось, чтобы все было цивилизованно. Я надеялся; что ты будешь вести себя благоразумно: пойдешь со мной погулять, познакомишься со мной, а потом решишь бросить его и уехать со мной. — Он покачал головой. — Но ты нарушила мои планы, Линдси. И теперь мы оказались здесь, на этом острове, и все будет не так просто.
Он уже один раз сказал нечто в этом же духе, и она попыталась придумать, как его разубедить.
— Послушайте, все еще может быть очень просто. Давайте вернемся в дом. Я заварю чаю, и мы сможем поговорить. Я могу лучше вас узнать. Может быть… тогда мои чувства изменятся.
Она изо всех сил пыталась заставить себя положить руку ему на плечо, сделать хоть какой-то теплый жест, но так и не смогла справиться с собой.
Тем более что Уильям все равно покачал головой:
— Теперь уже слишком поздно. И я тебе не нужен. Я вижу это по твоим глазам. У меня с тобой не было шанса. А это значит… — Она закрыл глаза и печально вздохнул. — Это значит, что все будет не так просто. Мне придется силой взять то, что я хочу, чтобы заставить Роба страдать. Я должен это сделать!
К концу этой тирады его голос наполнился злобой, и он повалил ее на спину, прямо на влажную землю, прижимая к траве ее вздернутые вверх руки.