Кэрол спросила, как он собирается поступить с домом.
Формально половина их дома принадлежала ей, однако она не возражала, чтобы
Чарли и дальше занимал весь дом. В наличных деньгах у Кэрол не было пока
необходимости, а жить с Саймоном в этом доме она не собиралась. С продажей
коттеджа, таким образом, можно было не спешить, и Кэрол, все обдумав, хотела
сообщить об этом Чарли.
— Я думаю, дом можно сдать внаем, — предложил
Чарли, и Кэрол согласилась, однако не прошло и двух дней, как она снова
перезвонила ему. Она тщательно проанализировала ситуацию и посоветовалась с
Саймоном, хотя Чарли она об этом, естественно, ничего не сказала. Одно дело,
сказала Кэрол, если бы Чарли жил в доме сам — тогда у нее не было бы никаких возражений,
но ей не хотелось бы, чтобы арендаторы испортили его, что привело бы к
обесценению коттеджа в будущем. Учитывая эти обстоятельства, Кэрол предложила
Чарли заняться продажей дома и попросила сделать это до того, как он покинет
Лондон.
Услышав это, Чарли почувствовал себя так скверно, словно
потерял еще одного близкого человека: он очень, любил этот старый дом, который
восстановил своими руками. Чарли знал, что и Кэрол его очень любила, но у него
не оставалось уже ни сил, ни желания спорить с нею. А может быть, он понемногу
начал сознавать, что нет никакого смысла держаться за дом, за вещи, если из его
жизни ушло самое главное.
Он думал над предложением Кэрол несколько дней и наконец
вызвал оценщика из риэлторской фирмы, который и выставил дом на продажу. К
огромному удивлению Кэрол и Чарли, дом был куплен уже через десять дней, причем
маклеру удалось получить за него очень хорошие деньги. Впрочем, Чарли это уже
было безразлично.
К тому моменту, когда он был готов подняться на борт
самолета, все формальности были уже улажены. Дом перешел в руки нового
владельца, а вещи Чарли были сданы на хранение на склад. За неделю до его
отъезда Кэрол в последний раз приехала к нему, чтобы попрощаться, и — как и
следовало ожидать — их последнее свидание было мучительным. Острое чувство
вины, которую испытывала Кэрол, горечь и тоска Чарли, груз невысказанных
упреков сковали их. Кэрол хотела сказать Чарли что-то теплое, но у нее не было
сил выдавить из себя какие-то простые и нежные слова.
Да и что она могла сказать ему? Переходя из комнаты в
комнату, Кэрол то и дело наталкивалась взглядом на милые сердцу безделушки, и в
памяти ее невольно всплывали разные забавные и счастливые случаи, которые им
довелось пережить вместе. В конце концов она оказалась в спальне и остановилась
у окна, не в силах сдержать катящиеся по щекам слезы. Сад за окном был
по-осеннему гол, листья давно облетели, и комната за ее спиной тоже была унылой
и пустой.
Она не услышала, как в спальню вошел Чарли — вошел и встал у
порога. Он не сказал ни слова; он просто стоял и смотрел на нее, погрузившись в
свои собственные горькие воспоминания, и когда Кэрол повернулась, чтобы уйти,
она невольно вздрогнула, наткнувшись на его исполненный отчаяния и тоски
взгляд.
— Я буду скучать по нашему дому, — сказала она,
вытирая слезы, и Чарли молча кивнул в ответ. Его глаза были сухи, но не потому,
что ему не хотелось плакать. Должно быть, после всех потерь и боли у него уже
не осталось слез. И когда Кэрол сделала непроизвольное движение навстречу ему,
он даже не пошевелился и стоял неподвижно, словно оглушенный свалившимся на
него горем.
— Мне будет очень не хватать тебя, — слетело с его
сухих губ, и Кэрол скорее угадала, чем расслышала эти слова. Впрочем, он
обращался вовсе не к ней — для Чарли это был неутешительный итог последних
десяти лет жизни.
Тем не менее Кэрол сочла нужным ответить.
— Мне тоже, — сказала она тихо и обняла его за
плечи.
Довольно долго Чарли стоял не шевелясь, только руки его
легли на плечи Кэрол. По выражению его лица было видно, что он продолжает
мечтать о том, чтобы все, что с ними произошло, вдруг оказалось просто дурным
сном, наваждением, которое растает, стоит только открыть глаза. Он по-прежнему
был уверен, что если бы не Саймон, они с Кэрол все так же жили бы вдвоем в
своем уютном маленьком Доме и были бы счастливы, даже несмотря на частые
разлуки и дела. Знать, что тебя ждет твой дом и любимый человек — разве не в
этом заключается счастье? Кроме того, если бы Кэрол осталась его женой, ему не
пришлось бы покидать Лондон — ее работа в Европе была слишком важной, чтобы она
могла думать о переезде в Нью-Йорк.
— Мне очень жаль, Чарли…
Это было все, что сказала ему Кэрол в минуты расставания.
Как, удивлялась она, как случилось, что десять счастливых лет обратились в
ничто? Ей было очень жаль Чарли — ведь он потерял все: жену, дом и даже
вынужден был уехать из Англии, которую так полюбил. Теперь ему предстояло
начинать все с самого начала, как в детской игре, когда тебя вдруг сталкивают с
вершины, на которую с таким трудом вскарабкался. Судьба обошлась с Чарли
жестоко, но самое странное было то, что в этом никто не был виноват. Тем более
сам Чарли.
Они вышли из дома, держась за руки, и на дорожке попрощались
еще раз, но уже сдержанно, как чужие друг другу люди. Через несколько минут
Кэрол отъехала — была суббота, а она обещала Саймону, что приедет к нему в
Беркшир, как только закончит свои дела. В этот раз Чарли даже не спросил ее,
счастлива ли она. Он и так видел, что ей хорошо с Саймоном, наверное, гораздо
лучше, чем было с ним. Чтобы понять это, ему потребовалось долгих девять
месяцев, и каждый день из этого срока был пыткой.
Вещи Чарли отправил в хранилище в понедельник, а сам
переехал в гостиницу «Клэридж», в которой собирался провести оставшиеся до
отъезда дни. Счет за проживание оплачивала фирма. В «Савое», также за счет
фирмы, был организован прощальный прием, на который пришли все сотрудники
лондонского отделения и несколько крупных клиентов. Друзья, с которыми Чарли
когда-то был близок, также пытались зазвать его к себе, чтобы попрощаться в
неофициальной обстановке, но Чарли отказался, сославшись надела, которые ему
якобы необходимо было доделать. На самом деле ему просто не хотелось никуда
идти. Кроме того, он боялся, что придется выслушивать слова сочувствия, которые
только всколыхнули бы притупившуюся боль.
В последний день его работы в офисе Дик Барнс произнес
прочувственную речь, в которой до небес превозносил личные и деловые качества
Чарли и даже выражал надежду вскоре увидеть его снова, однако всем было ясно,
что здесь Дик покривил душой. Чарли понимал, что новый шеф лондонского бюро
будет только рад, если Чарли застрянет в Нью-Йорке. В этом случае Барнс получал
отличную возможность стать реальным, а не временным руководителем лондонского
филиала, о чем он мечтал так давно. И Чарли нисколько его не винил. Он вообще
больше никого не обвинял — даже Кэрол. Накануне отъезда он набрался мужества и
позвонил ей, чтобы попрощаться в последний раз, но Кэрол не оказалось дома, и
Чарли решил, что это, возможно, и к лучшему. Ему нечего было ей сказать, кроме
разве избитых слов о том, как он сожалеет обо всем, что с ними произошло. Но
разве можно сожалеть о разбитой жизни? Правда, Чарли все еще хотел понять, как
с ними могло случиться такое, но Кэрол вряд ли могла объяснить ему что-либо,
хотя и относилась к случившемуся почти что с философским спокойствием. И потом,
у нее есть Саймон, а у него — никого; сытый же, как известно, голодного не
разумеет.
