Поток пассажиров двигался со скоростью пролившейся патоки,
поэтому, прежде чем Чарли покинул самолет, прошло еще минут двадцать. К
счастью, ему удалось быстро получить свои две сумки и поймать такси, идущее в
город. Садясь в машину, Чарли мимолетно удивился тому, как холодно было в
аэропорту. Стояло только начало ноября, но в воздухе ясно ощущалось дыхание
близких морозов, и он поплотнее запахнул на себе плащ.
Он ехал в восточную часть города, в район Пятидесятых улиц,
где фирма временно сняла для него однокомнатную квартиру. Здесь Чарли
предстояло жить первое время, пока он не найдет другое, более подходящее жилье.
— Откуда вы, мистер? — спросил водитель такси,
который, не выпуская изо рта замусоленного окурка сигары, пытался играть в
догонялки с двумя другими такси и лимузином. При въезде в город они чудом
разминулись с тяжелым грузовиком, и Чарли вздохнул свободнее только тогда,
когда машина прочно завязла в бесконечных пятничных пробках.
— Из Лондона, — коротко ответил он, равнодушно
глядя в окно. Чарли знал этот район, но вид знакомых зданий не пробудил в его
душе никаких теплых чувств.
— И долго вы там проторчали? — снова спросил
водитель, которому вдруг захотелось поболтать. При этом он продолжал лавировать
в потоках движения с беспечностью, которая граничила с настоящим
безрассудством, однако чем ближе они подъезжали к центру города, тем плотнее
становились пробки, и этот небезопасный спорт перестал доставлять водителю
удовольствие.
— Десять лет, — не думая ответил Чарли, и шофер
бросил на него быстрый взгляд в зеркало заднего вида.
— Долгонько… — протянул он. — А к нам вы надолго?
— Надолго. Мне пришлось переехать в Нью-Йорк. По служебной
необходимости, — пояснил Чарли и неожиданно почувствовал в груди сосущую
пустоту. Его внутренние биологические часы все еще были настроены на лондонское
время, а в Лондоне было уже половина десятого вечера. Кроме того, нью-йоркский
городской ландшафт, выполненный в кубистско-функциональном стиле, подавлял
своим массивным единообразием, и Чарли вспомнил изысканную красоту
Вестминстера, Биг-Бен и ажурные арки мостов через Темзу. Правда, шоссе,
связывавшее аэропорт Хитроу с Лондоном, мало чем отличалось от американских
хайвеев, но каждый раз, когда Чарли приходилось ехать по нему, его не оставляло
ощущение чего-то родного, близкого. Хороший ли, плохой, Лондон был его домом.
Вернее, когда-то был…
В Нью-Йорке же он чувствовал себя чужим. Не имело никакого
значения, что после окончания архитектурного колледжа Йельского университета
Чарли прожил здесь целых семь лет. Он родился и вырос в Бостоне и всегда
недолюбливал этот похожий на кляксу мегаполис с метастазами пригородов
стандартной застройки.
— Другого такого города нет во всем свете! — с
гордостью провозгласил водитель, экспрессивно размахивая зажженной сигарой.
Машина как раз въехала на мост, и впереди возникла впечатляющая панорама
города, но Чарли не приободрился даже при виде знаменитой Эмпайр-Стейт-Билдинг.
Он ничего не ответил водителю, и остаток пути прошел в молчании, благо ехать
оставалось недолго.
Когда машина остановилась у многоквартирного жилого дома на
54-й улице, Чарли расплатился с водителем и, вызвав звонком консьержа, назвал
себя. Его уже ждали. Вооружившись ключом, консьерж проводил его на третий этаж,
где в конце длинного коридора находилась дверь его квартиры.
Еще недавно Чарли был искренне рад, что у него есть место,
где можно остановиться хотя бы в первое время, однако при виде убогой
обстановки квартиры настроение его совсем испортилось. Единственная спальня —
она же гостиная — была слишком мала, а низкий потолок едва не вызвал у него
острый приступ клаустрофобии. Мебель была новой, но Чарли не увидел здесь ни
одного деревянного предмета. Кресла, стулья, столы — все было из
древесно-волокнистых плит с покрытием из жаростойкой «формайки» казенного
бледно-зеленого оттенка. В углу Чарли разглядел крошечную стойку бара,
отделанную белым пластиком с золотой искрой, а рядом — две высокие табуретки,
обтянутые светлым кожзаменителем. Даже растения в горшках на окне, которые
бросились ему в глаза, как только он включил свет, — и те были
искусственными.
Поставив сумки на раскладной диванчик, который при
необходимости превращался в кровать, Чарли не сдержал разочарованного вздоха.
Комната напомнила ему номер в самом дешевом мотеле — разве что на столах и на
тумбочке не было ни черных подпалин от затушенных сигарет, ни липких кругов от
стаканов, но это не имело уже никакого значения. У Чарли не осталось ничего
своего — ни жены, ни дома, ни вещей, которые можно было бы поставить на ночной
столик возле кровати. Казенная душа в казенном доме — вот кем он стал всего за
год, за двенадцать месяцев, на протяжении которых он ни разу не изведал
настоящей радости. Даже сейчас Чарли мысленно вел счет своим потерям, и список
их с каждым днем становился все длиннее.
Сняв плащ, Чарли небрежно бросил его на обеденный стол.
Квартирка явно была выбрана в расчете на то, что он постарается как можно
скорее найти себе место поуютней. Но на первую ночь годилось и это.
Он сходил в кухню и, достав ив холодильника банку пива,
устроился на диване. Но стоило Чарли закрыть глаза, как ему сразу вспомнился
номер в гостинице «Клэридж» и их собственный дом, в котором было так хорошо и
спокойно. Мгновение он размышлял, не позвонить ли Кэрол.
Ты, даже не представляешь себе, в каком ужасном месте они
меня поселили!..
Так он начал бы разговор с нею, и, возможно, Кэрол сумела бы
найти слова, чтобы подбодрить его, но что он сказал бы ей дальше? К тому же
Чарли никак не мог понять, почему в последнее время ему все время хочется
говорить Кэрол какие-то смешные, грустные и даже шокирующие вещи? Почему он не
может поговорить с ней нормально? Впрочем, он знал — почему, поэтому он даже не
потянулся к телефону, а остался сидеть на диване с полупустой жестянкой пива в
руках, стараясь не смотреть на убогую обстановку.
Особенно сильно на него почему-то подействовали яркие
постеры на стенах — один с изображением заката, а второй — с портретом очкового
медведя-панды. Чарли всерьез решал, не сорвать ли их со стены, но раздумал.
Вместо этого он поднялся и пошел в ванную комнату, которая по размерам
оказалась ненамного больше платяного шкафа. Ванны здесь не было, а был только
душ, но Чарли почувствовал, что слишком устал и что у него не хватит сил даже
на то, чтобы раздеться. Поэтому он вернулся в комнату и снова сел на диван,
глядя в пустоту перед собой. Прошло несколько минут, и он лег на спину,
стараясь ни о чем не думать и не вспоминать о прошлом. Спустя примерно час он
все-таки встал, разложил диван, постелил белье, которое нашел в тумбе у
изголовья, и, погасив свет, лег под одеяло. В девять по нью-йоркскому времени
он уже спал.
Когда на следующее утро Чарли проснулся, в окна квартиры
лился солнечный свет. Его часы показывали три часа ночи по Гринвичу, и он
перевел их на десять утра в соответствии с местным временем. Чарли зевнул и
выбрался из постели.
