Чарли продолжал раздумывать об этом и тогда, когда подъемник
тащил его наверх — на сей раз одного. Но на вершине горы он снова столкнулся с
Моник. Глаза у нее все еще были припухшими, и она некоторое время колебалась,
прежде чем вступить с ним в разговор, однако общительная и жизнерадостная
натура девочки взяла верх над недавними огорчениями. Моник сообщила Чарли, что
ей очень хотелось снова увидеть его, что она терпеть не может, когда мама так
себя ведет, и что в последнее время она стала совершенно невозможной.
Чарли примерно так и предполагал и ответил в том смысле,
что, как это ни печально, Моник, видимо, придется с этим смириться.
— Ты извини, мама была нелюбезна с тобой, —
серьезно сказала девочка, глядя на него снизу вверх своими большими голубыми
глазами. — Она очень устает, и у нее, наверное, нервы не выдерживают… То
есть нервы… Она правда очень много работает; иногда я уже сплю, а она все сидит
и пишет, пишет…
Но усталость вряд ли могла извинить поведение ее матери, и
сама Моник это понимала. Ей было неловко за мать, которая ни с того ни с сего
напала на Чарли, и она боялась, что теперь этого никак уже не исправить.
— Хочешь, пойдем еще немного покатаемся вместе? —
без энтузиазма предложила девочка, и Чарли, поглядев на нее, подумал, что она
выглядит очень одинокой. По тому, как Моник смотрела на него, как часто
вспоминала об отце, Чарли понял, что девочка очень скучает по нему, что при
такой матери было вовсе не удивительно. Но что он мог сделать, чем ей помочь?
Ему оставалось только надеяться, что отец девочки не такой желчный и
озлобленный тип, как ее мать.
— Ты уверена, что твоя мама не будет возражать? —
осторожно спросил Чарли. Ему не хотелось, чтобы у Моник снова были из-за него
неприятности, как не хотелось бы, чтобы мать девочки приняла его за
извращенца-педофила, который преследует ее маленькую дочку с какими-то грязными
намерениями. Впрочем, он тут же подумал, что голые склоны и множество людей
вокруг избавляют его от подобных подозрений. Кроме того, Моник столь явно не
хватало общения, что он все равно не решился бы отказать ей.
— Моей мамочке все равно, с кем я катаюсь. Я не должна
только заходить в чужую комнату или садиться в незнакомую машину, —
рассудительно объяснила Моник. — Она рассердилась потому, что я разрешила
тебе заплатить за хот-дог. Она считает, что мы в состоянии сами о себе
позаботиться.
Она снова поглядела на него снизу вверх, как будто извиняясь
перед ним за мать.
— А хот-дог очень дорого стоит? — спросила она с
виноватым видом, и Чарли не выдержал и рассмеялся.
— Конечно, нет! — весело сказал он, желая
успокоить девочку. — Я думаю, что все дело в том, что твоя мама очень за
тебя волновалась. Мамы иногда склонны преувеличивать… И папы, кстати, тоже.
Родители, видишь ли, так устроены, что начинают беспокоиться о своем ребенке,
когда они почему-либо не могут его найти, а когда находят — тут уж берегись!..
Впрочем, это быстро проходит, так что, я думаю, к вечеру у вас с мамочкой будет
все о'кей.
Но Моник продолжала сомневаться. Она знала свою мать гораздо
лучше, чем Чарли. Мать постоянно была грустна и подавлена, и Моник даже не
помнила, когда она в последний раз видела маму веселой. Почему-то ей казалось,
что дела обстояли совсем не так плохо, когда она была совсем крошечной, но это
было уже очень давно. Тогда в их жизни были любовь, тепло и надежда, был папа,
а сейчас жизнь стала совсем другой, и мама тоже очень изменилась.
— Когда мы жили в Париже, мама все время
плакала, — снова сказала Моник. — А здесь она постоянно сердится,
только и делает, что сердится! Может быть, ей не нравится ее работа, я не знаю…
В ее голосе прозвучали совсем взрослые досада и
растерянность, и Чарли не мог не пожалеть Моник. Ему казалось ужасно
несправедливым, что мать вымещает на дочери все свои горести.
Он согласно кивнул, хотя ему и было ясно, что дело вовсе не
в работе. Тем не менее объяснять это девочке он не собирался.
— Может быть, она тоже скучает по твоему папе? —
предположил он.
— Нет, — твердо ответила Моник и сжала
губы. — Она говорит, что ненавидит его.
«Вот те на! Ничего себе обстановочка для ребенка!» — подумал
Чарли, чувствуя, как растет его раздражение против матери Моник.
— Мне кажется, что на самом деле она так не
думает, — добавила Моник, но ее взгляд был грустным. — Может быть,
когда-нибудь мы снова сможем жить вместе. Просто у папы сейчас живет Мари-Лиз…
Чарли понял, что ситуация, в которой оказалась Моник, на
самом деле намного сложнее, чем это виделось с первого взгляда, и что все это
не могло не отразиться на девочке. В общих чертах это напоминало его
собственную историю, но у них с Кэрол, слава богу, не было детей! Удивительно
все же, как при такой матери Моник удалось сохранить свой жизнерадостный и
веселый характер!
— Это твоя мама тебе сказала? — спросил он. —
Ну, что вы будете снова жить вместе?
Ему было наплевать на мать — он жалел только Моник и от
всего сердца сочувствовал ей.
— Н-нет… Мама сказала только, что нам пока придется
пожить здесь.
Ну что ж, это был не худший вариант — не самый лучший, но и
не худший. Интересно, где это «здесь», задумался Чарли, и, когда они покатились
вниз, он спросил об этом у девочки.
— В Шелбурн-Фоллс, — ответила она. Чарли кивнул.
Он знал, что мать Моник работает в библиотеке, но жить она могла и в Дирфилде,
и где-нибудь в его окрестностях.
— Я тоже живу в Шелбурн-Фоллс, — сказал он. —
Я приехал сюда из Нью-Йорка.
— Я один раз была в Нью-Йорке, — оживилась
девочка. — Когда мы переехали из Парижа, мы там жили. Бабушка водила меня
к Шварцу. Это было здорово!
— Это отличный игрушечный магазин, — согласился
Чарли.
За разговором они наконец добрались до конца трассы и снова
поднялись на вершину. Чарли решился на это, хотя и понимал, что рискует снова
навлечь на себя гнев мадам Виронэ. Девочка с каждой минутой нравилась ему все
больше и больше, и ему очень не хотелось с ней расставаться. Несмотря на все
проблемы с родителями, в ней было столько энергии, столько оптимизма, столько
жизни, что он позавидовал ей. Беды и несчастья не сломили и не ожесточили
Моник, и ее матери впору было брать с нее пример. Как, впрочем, и ему самому.
Оказавшись на вершине горы, они заговорили о Европе, и Моник
рассказала ему, что ей нравилось и не нравилось во Франции, а Чарли молча
удивлялся взрослости ее суждений, остроте восприятия и необычайному оптимизму,
который, несомненно, объяснялся тем, что она смотрела на мир глазами чистого,
доверчивого ребенка. Так, Моник утверждала, что, когда она станет большой,
чтобы жить с кем захочет, она поедет во Францию и останется с папой. Прошлым
летом она провела в Париже два месяца, и ей очень понравилось. Слушая ее
описания парков, садов, архитектурных памятников и французского Диснейленда,
Чарли попутно узнал, что ее отец работает на телевидении спортивным комментатором
и что он «ужасно» знаменитый.
