После ухода Кэрол Чарли жил как в бреду, переходя от
безумного отчаяния к безумной ярости и обратно. Ему с трудом удавалось
сосредоточиться на своей работе, и лишь усилием воли он заставлял себя
исполнять свои обычные служебные обязанности. Он перестал встречаться с друзьями
и часто вечерами сидел в одиночестве перед остывшим камином, вспоминая Кэрол
или размышляя над превратностями жестокой судьбы, нанесшей ему такой
неожиданный удар.
Он никак не мог поверить в то, что все это случилось с ним
на самом деле, хотя живые, осязаемые факты были, как говорится, налицо. В
глубине души Чарли все еще лелеял надежду, что увлечение Кэрол окажется
непродолжительным, что оно пройдет так же неожиданно и быстро, как проходит
весенняя лихорадка, и что в один прекрасный день Кэрол выздоровеет. Саймон мог
разочаровать ее каким-то своим поступком или словом, неожиданным проявлением
стариковского упрямства или подозрительности, наконец, он мог вообще оказаться
не тем, за кого она его принимала. Чарли молил бога, чтобы что-то заставило
Кэрол изменить свое мнение о Саймоне, разочароваться в нем, но все было тщетно.
Наоборот, они выглядели очень счастливыми и довольными — во всяком случае, на
фотографиях в газетах и журналах, которые Чарли со злобой рвал на клочки и
швырял в камин.
Его тоска и боль стали такими сильными, что порой Чарли
казалось: еще немного, и они прикончат его. Острое чувство одиночества не
оставляло его ни на мгновение, и даже ночью Чарли иногда просыпался от звука
собственного голоса, зовущего ее по имени.
Когда эта пытка становилась невыносимой, Чарли звонил ей, но
это доставляло ему еще большие страдания. Даже по телефону голос Кэрол звучал
так пленительно, так мягко и эротично, что у Чарли горло перехватывало
судорогой, ноги становились ватными, а на лбу выступали крупные капли пота.
Иногда он притворялся, будто Кэрол уехала в командировку или на выходные, что
она уже едет домой и вот-вот откроет дверь и войдет, но и это ему не помогало.
Не помогало потому, что Кэрол не возвращалась. Возможно, он потерял ее
навсегда.
Домик, который они вдвоем когда-то с такой любовью
благоустраивали, выглядел теперь неопрятным и заброшенным. Кэрол забрала все
свои вещи, и ничто уже не выглядело таким, как когда-то, ничто не напоминало о
прежних, счастливых временах. Чарли чувствовал себя здесь словно на пепелище
своих надежд и желаний. Все его мечты оказались разбиты вдребезги, жизнь лежала
в руинах, и у него не было никакого желания собирать черепки, чтобы строить ее
заново. Чарли ни во что больше не верил и ни на что не надеялся.
Коллеги Чарли по работе не могли не заметить происшедшей с
ним перемены. Бледный, исхудавший, с темными кругами под глазами и потухшим
взглядом, он являл собой жалкое зрелище. Чарли стал раздражителен и нетерпим и
часто принимался спорить из-за пустяков, на которые раньше не обратил бы
внимания. С друзьями он перестал встречаться, а если его приглашали на
вечеринку — отвечал неизменным отказом. В глубине души он был уверен, что все
его друзья давно очарованы Саймоном и приглашают его только по привычке или,
что было еще хуже, из жалости. Сам он не желал ничего слышать ни о Саймоне, ни
о Кэрол, а слова сочувствия были ему не нужны. Несмотря на это, он никак не мог
удержаться и прочитывал все сообщения в уголке светской хроники, в которых
говорилось о них. Саймон Сент-Джеймс и его очаровательная супруга на приеме у
такого-то, Саймон Сент-Джеймс и его супруга отправились на уик-энд в курортное
местечко такое-то, Саймон Сент-Джеймс с супругой посетил выставку такую-то… Как
видно, мистер Сент-Джеймс был весьма общительным джентльменом, вот только
каждое такое сообщение оставляло на сердце Чарли рубец, словно выжженный
каленым железом.
И всегда с ним была Кэрол, его Кэрол… Чарли знал, что она
тоже любит вечеринки, однако никогда они не ходили на приемы так часто. Должно
быть, для нее это было важно, и теперь ее желания сбывались. Вот только его
место рядом с ней оказалось занято.
И самым страшным было то, что Чарли не мог не думать об
этом, как ни старался.
На смену весне пришло лето, но мучения Чарли только усилились.
Он знал, что Саймону принадлежит большой кусок земли на южном побережье Франции
— как раз между Бюли и мысом Сен-Жан, и что там есть не только роскошная вилла
с садом, но и причал, возле которого стоит огромная красавица яхта. Он видел
все это своими собственными глазами, когда несколько лет назад они гостили у
Саймона, и теперь образ Кэрол — светловолосой, загорелой Кэрол на
глянцевито-желтой палубе яхты — неотступно преследовал его. Несколько раз Чарли
снилось, будто произошло крушение и Кэрол тонет, и тогда он просыпался,
снедаемый сильнейшим беспокойством, к которому примешивалось острое чувство
вины. Чарли был почти уверен, что не может желать Кэрол смерти, и все же порой
ему казалось, что этот сон лишь отражает его глубокие, подсознательные желания.
На всякий случай он обратился к психоаналитику, чтобы
посоветоваться насчет своих кошмаров, однако это ничего не дало. Состояние его
все ухудшалось, и к сентябрю Чарли Уотерстон превратился в человека, совершенно
раздавленного свалившейся на него бедой.
Как-то в начале осени Кэрол позвонила ему, чтобы сообщить,
что она подала на развод, и Чарли не удержался и спросил, продолжает ли она
жить с Саймоном. Впрочем, ответ он знал заранее и, даже не видя ее лица, мог
без труда представить себе и выражение глаз Кэрол, и то, как она слегка
наклонила голову.
— Ты же знаешь, что — да, — ответила она, хотя ей
очень не хотелось причинять Чарли страдания. Но и лгать тоже было бесполезно —
он все равно бы догадался. Ну почему, в который раз спросила себя Кэрол, Чарли
никак не может смириться с тем., что произошло? В конце концов, так сложились
обстоятельства, над которыми никто из них не властен. И вовсе не ее вина, что с
Саймоном она чувствует себя счастливее, чем когда бы то ни было. Они провели
вдвоем поистине волшебное, беззаботное лето, и жизнь, когда не надо ждать, не
надо страдать от одиночества и считать дни до новой встречи, неожиданно
пришлась ей по вкусу, хотя прежде она принимала частые отлучки Чарли как
должное.
В августе они отправились на виллу на юг Франции, и Кэрол
познакомилась со всеми друзьями Саймона, которые ей, неожиданно для нее самой,
понравились. Да и сам Саймон делал все, что было в его силах, чтобы угодить ей.
Он называл ее своим идеалом, своим сокровищем, своей единственной настоящей любовью,
и Кэрол ни минуты не сомневалась, что он с ней вполне искренен. Кроме того, она
заметила в его характере новые черточки, которые прежде не бросились ей в
глаза. Саймон неожиданно оказался очень нежным, открытым и каким-то
незащищенным, чего никак нельзя было предположить, наблюдая за ним, к примеру,
на процессе, когда Саймон в пух и прах разносил адвокатов противной стороны.
Иными словами, за прошедшие три месяца ее чувство к Саймону
стало еще сильнее, еще глубже и осознанней, однако Кэрол не стала делиться этим
с Чарли. Она не хотела причинять лишнюю боль ни ему, ни себе, ибо только теперь
ей стало окончательно ясно, какими пустыми, лишенными какого бы то ни было
содержания были их отношения с Чарли. И он, и она вели себя как настоящие
эгоисты, как люди, с головой ушедшие в себя; их брак был простой формальностью,
ибо на самом деле они двигались по жизни параллельными курсами — лишь изредка
касаясь друг друга, но никогда не пересекаясь.
