- Кто это у вас? - спросил Ланэ, и Ганка, застигнутый врасплох, назвал ему фамилию гостя.
- Он нехороший человек! - сказал Ланэ, подумав. - Я ему не доверил бы дом. Вы его хорошо знаете?
- Ну как хорошо! Нет, конечно, - ответил Ганка. - А почему вы так говорите, что нехоро-ший? Разве вы...
- А вы взгляните на его лицо: оно тупое, четырехугольное и какое-то тяжелое. Впрочем, австрийцы в большинстве такие... Лафатер, например, пишет...
- Лафатер! - засмеялся Ганка. - Вот откуда подуло! Подождите, подождите, я скажу профессору, что вы читаете, он вам задаст Лафатера...
- Нет, нехороший человек, - вздохнул Ланэ. - Даже и без Лафатера нехороший: такое тяжелое лицо... Вот увидите.
Когда Ганка пришел домой, гость сидел перед шахматным столиком, курил и смотрел на фигуры.
- О! - сказал Ганка. - Так вы шахматист?
Гость встал.
- Ну, какой там шахматист... Так просто, балуюсь.
Он был, очевидно, недоволен тем, что его застали за этим занятием, и даже слегка покраснел.
- А вот мы сейчас сыграем, - сказал Ганка и весело потер руки. Ну-ка, ваши какие? Белые?
- Да нет, не буду, - засмеялся гость. И опять смущенно: - Я же так, для себя... Кто это приходил к вам?
- Разве я вам не представил его?
- Только фамилию сказали.
- А! Так! Это мой товарищ по институту, ученый хранитель музея предыстории Иоганн Ланэ. Он вам понравился?"
- А что? - спросил гость и, подойдя к столу, смешал шахматы. - Я же его не знаю, но, кажется, добродушный, хороший человек.
- Почему? - удивился Ганка.
- А что, разве я не прав?
- Нет, правы, конечно, если это только опять не по Лафатеру.
- По чему? - спросил гость и сдвинул брови. - По Лафатеру? Это ведь, кажется, что-то из области физиономистики? - нерешительно вспомнил он. Нет, я этим не занимаюсь. Но он такой толстый, одышливый...
- "Толстый - значит добрый человек", - пишет где-то Сервантес, заметил Ганка. - Вы правы, конечно: и хороший, и добрый. Только...
- Только немного трусливый? - угадал гость.
- А откуда вы знаете про Лафатера? - нахмурился Ганка.
- Так! - неохотно ответил гость и стал складывать шахматы в ящик. Когда я еще бегал в школу, у нас на рынке сидел старик и гадал, и над ним была большая вывеска: "Определение характерам способностей по Лафатеру", вот я и запомнил.
На другой день они сыграли в шахматы, и гость легко побил Ганку.
- Что за черт! - сказал ошалело Ганка. - Нет, это случайность! Давайте-ка еще!
Сыграли еще раз, и Ганка опять был побит.
- Чудеса! - сказал Ганка. - Ничего не понимаю! Он встал, походил по комнате, пофыркал, потом вернулся к шахматному столику.
- Нет, не могу! - сказал он. - Что ж, вы меня два раза обыграли, как мальчишку... Я ведь считался... А ну, давайте-ка еще...
И третий раз Ганка проиграл.
Он сначала нахмурился, засопел, зафыркал, потом подошел к гостю и хлопнул его по плечу.
- Ничего не поделаешь, - сказал он, с явной симпатией рассматривая его неподвижное четырехугольное лицо, - не гожусь! Вот тебе и Лафатер! - Он довольно потер руки и захохотал. - Вот тебе и Лафатер! - повторил он весело.
...Все это вспомнил Ганка, смотря на Отто Грубера, но целая пропасть была между тем молчаливым, замкнутым, но очень сильным и живым человеком и этим страшным, костлявым призраком, с которым двое солдат, очевидно, неопытных и молодых, делали что-то непонятное. Словно какой-то ветер прошел по его лицу и стер все, чем отличается живой человек от мертвеца. Именно от трупа, тронутого не тлением, а грязной желтизной медленного увядания, была окаменелая неподвижность лица: и цвет кожи, и даже то неживое спокойствие и прямота взгляда, которым он смотрел перед собой.
"Лафатер?" - почему-то вспомнил Ганка, и вдруг ему показалось, что он сходит с ума...
А кровь текла и текла.
Теперь на полу уже была изрядная лужица, и волосы на голове Грубера были липкие и красные.
Солдаты повалили его зачем-то на пол, вернее - не повалили, а как-то пригнули, и остановились, растерянно пыхтя и не зная, что же им делать дальше.
Гарднер встал из-за стола.
- Господин Ганка, - сказал он громко, - так как же звать этого человека?
- Я не знаю, - ответил Ганка.
- Но вы же сказали "да"? - нахмурился Гарднер.
- Я ответил: "Да, я не знаю".
- Позвольте, позвольте! Я спросил вас: "Вы знаете этого человека?" И вы мне на это ответили: "Да, я знаю".
- Вы сказали, - поправил Ганка: - "Вы не знаете этого человека?" - И я вам сказал: "Да, я не знаю".
- Ловко! - присвистнул Гарднер. - Выходит, что я вам и подсказал, что вы не знаете? Вот она, школа Курцера! - обратился он к офицеру. - Узнаете? Как я сказал, Ганс?
- Вы спросили подследственного, - методически ответил офицер, - не знает ли он этого человека, и на это подследственный вам ответил: "Да".
- Понятно! - Гарднер посмотрел на солдат - те все пыхтели и прижимали Грубера к полу. - Отпустите вы его, - с отвращением сказал Гарднер.
Солдаты отошли и встали поодаль, опустив красные руки по швам.
Грубер шумно вздохнул, поднял голову, оперся рукой о пол и стал подниматься.
Кровь лилась.
- А ну! - сказал офицер и рывком поднял его с пола.
- Уведите его! - махнул рукой Гарднер.
Грубер повернулся к Ганке.
- Я не знаю, что вы хотели сказать, - проговорил он спокойно, - но если вы...
- Да что же это?! - рявкнул Гарднер. - Что вы стоите, как истуканы! Выкиньте его!.. Ну!..
Грубера опять схватили за руки.
Офицер подошел, развернулся и ударил его.
Все они вышли из комнаты.
Гарднер подошел к двери и посмотрел им вслед.
- Ганс, опять в рубашку его! - крикнул он. - На целые сутки в рубашку. Я потом приду, посмотрю сам...
Он повернулся в Ганке.
- Вот этого человека видели у вас на квартире, - сказал он своим обычным тоном. - А чтобы вы не сомневались больше, я даже скажу и кто именно его видел. Видел его у вас доктор Ланэ. Он еще предупреждал, что этот человек ему весьма подозрителен, вы же засмеялись и пригрозили ему профессором Мезонье. Кто же он такой?
Он снова сел за стол, поднял пресс-папье, погладил его и оставил. Потом взял обломок карандаша, посмотрел на него и бросил в корзину.
