Это был первый дом, который им попался за все утро, и они поспешили узнать, кто в нем живет. Друзья подходили все ближе, но никого не видели. Однако когда они приблизились к домику вплотную, то услышали несущиеся оттуда странные звуки. Сначала они не понимали, что это такое. Но по мере того как звуки делались громче, стало ясно, что это музыка, по-видимому, извлекаемая из хриплой шарманки. До путников донеслось:
Тири— тири-лири, ум-пум-пум!
Ум— пум-пум, ум-пум-пум!
Тири— тири-лири, ум-пум-пум!
Ум— пум-пум-па!
— Что это, оркестр или губная гармошка? — спросила Дороти.
— Не знаю, — ответил Пуговка.
— По-моему, похоже на заигранный граммофон, — сказал Косматый, поднимая огромные уши, чтобы лучше слышать.
— Но в Стране Оз никаких граммофонов не было! — воскликнула Дороти.
— Звучит довольно мило, правда? — спросила Многоцветка, пытаясь танцевать под мелодию.
Тири— тири-лири, ум-пум-пум,
Ум— пум-пум, ум-пум-пум! -звучало тем отчетливее, чем ближе путники подходили к дому. Вдруг они увидели маленького толстого человечка, который сидел на скамейке перед входом. На нем была красная, украшенная тесьмой куртка до талии, голубой жилет и белые панталоны с нашитыми сбоку золотистыми лентами. На плешивой голове сидела надетая набекрень маленькая круглая красная шапочка, которая держалась благодаря эластичной резинке, спускающейся от краев шапки под подбородок. Лицо у незнакомца было очень круглым, глаза голубыми, руки обтягивали белые хлопчатобумажные перчатки. Он отставил в сторону крепкую палку с золотым набалдашником и наклонился вперед, чтобы рассмотреть незнакомцев.
Как это ни покажется странным, музыкальные звуки, по-видимому, выходили из горла толстого человечка. Возле него не было ни музыкального инструмента, ни какого-нибудь предмета, способного воспроизводить мелодию.
Путешественники подошли совсем близко, и пристально рассматривали незнакомца, а он, в свою очередь, изучал их. Вскоре странные звуки вновь полились из его горла:
Тири— тири-лири, ум-пум-пум!
Ум— пум-пум, ум-пум-пум!
Тири— тири-лири, ум-пум-пум!
Ум— пум-пум-па!
— Это музыкант! — объявил Пуговка.
— А что такое музыкант? — спросила Дороти.
— Это он! — ответил малыш.
Услышав слова Пуговки, человечек уселся поудобнее, будто получил комплимент, и странные звуки вновь полились из его горла:
Тири— тири-лири, ум-пум-пум!
Ум— пум-пум, ум…
— Перестаньте! — строго прикрикнул Косматый. — Прекратите этот отвратительный вой!
Толстяк грустно посмотрел на Косматого и заговорил. Когда он говорил, музыка проделжала звучать, и казалось, что речь сопровождает ноты. Он произнес, вернее пропел:
Не шум долетает до слуха -
То Музыка, пиршество духа.
Дышу я — и звуки органа
Весь день издаю непрестанно.
Озвучен от уха до уха.
— Как забавно! — воскликнула Дороги. — Он сказал, что музыка создается из его дыхания.
— Все это чепуха! — заявил Косматый.
Но звуки вновь полились из горла толстяка, и друзья услышали:
В моей груди сокрыты трубы,
Как у органа; стиснув зубы,
Дышу я — но горланят губы,
И трубы гомонят.
Но не дышать я не могу -
И я звучу, когда бегу.
Мне очень жаль, но я не лгу.
Пусть все меня простят!
— Бедняжка, — сказала Многоцветка, — он не может справиться сам с собой. Какое несчастье!
— Да, — согласился Косматый, — мы обречены слушать эти звуки совсем не долго, потому что скоро пойдем дальше, а бедный малый вынужден внимать себе всю жизнь. Помоему, это может довести до помешательства, как вы считаете?
— Не знаю, — ответил Пуговка.
Тотошка сказал: «Тяв-тяв! «, а остальные рассмеялись.
— Наверное, поэтому он живет совсем один, — предположила Дороти.
— Скорее всего. Если у него и были родственники, вероятно, они лупили его, — добавил Косматый.
Пока друзья рассуждали, толстяк беспрерывно пел:
Тири— тири-лири, ум-пум-пум, и им приходилось говорить очень громко, чтобы слышать друг друга. Косматый спросил:
— Кто вы?
Ответ снова прозвучал в виде жалкого подобия песни:
Зовут меня Аллегро, мне равных в мире нет,
С фамилией Да Капо я весь объездил свет.
Иным, чтоб мастерами стать,
Весь день приходится играть,
А я с рожденья лучше всех, и шлю вам всем привет!
— Не понимаю, почему он гордится своей особой, — сказала Дороти, — впрочем, я слышала музыку и похуже.
— Где? — спросил Пуговка.
— Сейчас не помню. Но господин Да Капо действительно очень странная личность, и, наверное, он один такой на всем белом свете.
Слова Дороти, казалось, обрадовали толстяка. Он надул грудь, важно посмотрел на путников и продолжал свою песню:
На шляпе не завязан бант,
Но я играю, как джаз-банд!
Я песнь пою, как воду пью,
Подобно соловью,
И мой аккорд согласьем горд,
В нем нет преступной фальши,
Мне нет забот с высоким до,
Я вмиг взбираюсь дальше.
— Я не совсем понимаю его песни, — заметила Многоцветка в некотором замешательстве, — может быть, потому что я привыкла к музыке сфер.
— А что это такое? — спросил Пуговка.
— О, Цветка имеет в виду атмосферу и полусферу, — уверенно объяснила Дороти.
— А! — протянул Пуговка.
— Тяв-тяв! — согласился Тотошка.
Но толстяк в этот момент затянул свой постоянный мотив:
Тири— тири-лири, ум-пум-пум -и нервы Косматого не выдержали.
— Неужели вы не можете прекратить это безобразие? — сердито закричал он. — Постарайтесь дышать потише или поставьте зажим на нос. Сделайте же что-нибудь, черт побери!
Но толстяк печально поглядел на Косматого и пропел в ответ:
Не солжет человек, говоря,
Будто песнь усмирит дикаря.
Коль ты дик, как дикарь,
Спой и в бубен ударь,
