Перед этим я дня три, наверное, не ела. Меня всю трясет, уколоться хочется так, что в глазах темно. Сколько времени я не мылась, знает один бог, от меня воняет, а от моего тряпья и того больше. Я дошла до ручки, и сама это знаю, и тут слышу — шаги, местный коп обходит свой участок.
Я пытаюсь спрятаться в тени, но дверь совсем мелкая, а коп все ближе и ближе, вот он уже остановился передо мной, заслоняя и без того тусклый свет фонарей, и я понимаю, что влипла. Но в тюрьму для малолеток или в очередную приемную семью я не пойду ни за что. Поэтому для начала я думаю предложить ему отсосать — конечно, копы проституток за людей не считают, но на халяву и они падки, — но тут он поворачивает голову, свет падает на его лицо, и я сразу понимаю: здесь этот номер не пройдет, он малый честный. Новичок, полицией так и бредит, участок, наверное, первую неделю топчет, высматривает, кому бы помочь, а это значит, что я крупно попала. При моем-то везении наверняка окажется, что он верит, будто всякие там социальные работники действительно горят желанием помогать таким, как я, а не компостировать мозги своими бюрократическими заморочками.
Все, нет больше сил.
В этот миг я жалею, что у меня нет финки, как у Роба, — он вечно совал ее мне под нос, когда думал, что я слишком мало принесла. Хочется кого-нибудь прирезать. Этого копа. Себя. Все равно кого. Только выпустите меня отсюда.
Он садится на корточки, чтобы не смотреть на меня совсем уж сверху вниз, ведь я лежу на земле, и спрашивает:
— Что, сильно плохо?
Я смотрю на него, как на инопланетянина. Сильно ли мне плохо? Да уж куда хуже, хотелось бы мне знать.
— Лучше не бывает, — говорю я ему.
Он кивает так спокойно, как будто мы говорим о погоде.
— Как тебя зовут?
— Джилли, — говорю я.
— А дальше как?
— Э-э-э...
Я вспоминаю родителей, которые от меня отвернулись. Вспоминаю тюрьму для малолеток и приемные семьи. Смотрю на него и вижу у него за спиной, на стене дома, два плаката. На одном реклама лосьона для загара — ну там еще собака нарисована, и она стягивает с девчонки плавки, знаешь? Наверняка педофил какой-нибудь такое выдумал. А на другой Веселый зеленый великан торгует кукурузой. Я беру по одному слову с каждого и предлагаю их копу:
— Джилли Копперкорн
[34]
.
— Как думаешь, Джилли, стоять ты можешь?
«Если бы я могла стоять, валялась бы я разве тут на земле?» — проносится у меня в голове. Но я все же пытаюсь. Он помогает мне, поддерживает, когда меня начинает шатать из стороны в сторону.
— Захомутал, значит? — спрашиваю я его.
— А ты совершила преступление?
Я и не подозревала, что еще могу смеяться, но смех так и рвется из меня наружу. Хотя мне нисколько не весело.
— А как же, — отвечаю я. — Родилась.
Он замечает мою сумку, которая лежит на земле. Прислоняет меня к стене, нагибается, подбирает ее, и на асфальт высыпаются мои рисунки. Он проглядывает их, прежде чем положить обратно.
— Ты рисовала?
Мне хочется презрительно усмехнуться ему в ответ, бросить что-нибудь вроде «не твое собачье дело», но я чувствую, что меня на это просто не хватит. Стоять и не падать — вот все, что я еще могу. Поэтому я отвечаю:
— Да, я.
— Отличная работа.
Ага. Я, видишь ли, гениальная художница, а бомжую так, для вдохновения.
— Жить тебе есть где? — спрашивает он.
Опаньки, неужели я его неправильно прочитала? Может, он решил меня подобрать, отвести к себе, отмыть и оттрахать?
— Джилли? — спрашивает он, когда я не отвечаю.
«Конечно, — просится у меня с языка. — Все дворы и подворотни города в моем распоряжении. Везде меня ждут с распростертыми объятиями. Живу как принцесса гребаная». Но я только качаю головой.
— Я хочу познакомить тебя с одним человеком, — говорит он.
Удивительно, как ему не противно ко мне прикасаться. Меня и саму от себя тошнит. Воняю, как ходячая помойка. А он еще знакомить меня с кем-то собрался.
— Так я арестована? — спрашиваю я опять.
Он мотает головой. Я задумываюсь о том, кто я, что ждет меня впереди, и только пожимаю плечами. Главное, он не собирается меня арестовывать, а там, глядишь, хуже не будет. Может, этот его знакомый дозу ссудит, хоть до рассвета продержусь.
— Ладно, — говорю я. — Согласна.
— Пошли, — отвечает он.
Поддерживая меня за плечи, он уводит меня прочь — так я знакомлюсь с Лу Фучери и его подружкой, Ангелом с Грассо-стрит.
7
Джилли сидела на крыльце офиса Анжелы на Грассо-стрит и разглядывала прохожих. Блокнот лежал у нее на колене, но она его не открывала. Вместо этого она забавлялась своим любимым делом: придумывала истории о людях, которые шли мимо. Вот прошла молодая женщина с ребенком в коляске, она принцесса в изгнании, скрывается под видом няни в далекой стране, покуда не настанет время занять подобающее положение в каком-нибудь романтичном герцогстве Европы. Чернокожий старик с тростью — ученый-физик, исследует действие теории Хаоса на материале уличного движения на Грассо-стрит. А девочка — латиноамериканка на роликовой доске — на самом деле русалка, которая поменяла родные волны на цемент и бетон.
Она не обернулась на звук открывающейся двери. По крыльцу зашаркали кроссовки, дверь закрылась. Мгновение спустя Энни присела рядом с ней.
— Как дела? — спросила Джилли.
— Странно.
— Странно хорошо или странно плохо? — спросила Джилли, когда Энни умолкла. — Или просто неловко?
— Странно хорошо, наверное. Она поставила мне пленку, которую ты наговорила для ее книги. Она сказала, что ты знаешь и не будешь возражать,
Джилли кивнула.
— Я просто поверить не могла, что это ты. То есть я, конечно, узнала твой голос и все такое, но ты там совсем другая.
— Тогда я была девчонкой, — сказала Джилли. — Грязной уличной девчонкой.
— Зато посмотри, кем ты стала сейчас.
— Ничего особенного, — ответила Джилли, отчего-то вдруг застеснявшись. Провела рукой по своей кудрявой гриве. — Анжела тебе рассказала про спонсорскую программу?
Энни кивнула:
— В общем. Сказала, остальное ты объяснишь.
— Анжела занимается тем, что устанавливает контакты между детьми, которым нужна помощь, и теми, кто хочет ее оказать. Каждый раз все происходит не так, как в предыдущий, потому что нет одинаковых случаев. Я своего спонсора не встречала очень долго; он давал деньги, а Анжела была моим связным. Спасительницей, если сказать правду. Не помню, сколько раз я заявлялась к ней на ночь глядя и рыдала на ее плече до самого рассвета.
