— Я говорила совсем не то, что думала, — прошептала она, своим дыханием затуманивая стекло. — Мне безразлично, кто ты на самом деле. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы прогнать из своей жизни.
Ответа не последовало. Джон не появился на дорожке и не поднялся по железной лестнице, чтобы побыть с ней, как бывало всегда, когда Иззи хотела этого. Но на этот раз она и не ждала ответа. Она не надеялась, что когда-нибудь снова увидится с ним.
Вот уже вторую ночь из многих последующих она засыпала со слезами на глазах, оплакивая свою потерю.
X
Ньюфорд, апрель 1975-го
Из всех друзей Иззи только Рашкин и Джон ни разу не пришли навестить ее за то время, пока она выздоравливала у себя дома на Уотерхауз-стрит. Поток посетителей, под тем или иным предлогом заходивших в квартиру, несколько утомлял ее, но зато она убедилась, что о ней не забыли, и никогда не оставалась надолго в одиночестве за все три недели, пока была прикована к постели. Пришла даже Альбина.
Но о Джоне она ничего не слышала. И о Рашкине тоже. Хотя уже через несколько дней Иззи перестала ждать своего учителя. Он прислал ей письмо, в котором даже не упоминалось о ее несчастье и не было пожеланий скорейшего выздоровления. Похоже, у Рашкина возникли собственные проблемы.
"Изабель!
Наверно, ты уже поняла, что я должен уехать на некоторое время. Надеюсь, ты будешь продолжать пользоваться студией в мое отсутствие. Ключ от двери я оставил под глиняным цветочным горшком у заднего входа.
Я не могу сказать точно, как долго пробуду в отъезде, но обещаю известить тебя перед своим возвращением, так что ты, если пожелаешь, можешь избежать нашей встречи. Я всё пойму. Мое поведение не заслуживает прощения.
Твой покорный слуга, Винсент".
Но Иззи так и не поняла, что имел в виду Рашкин. И почему Джон, до сих пор появлявшийся каждый раз, когда она в нем нуждалась, всегда угадывавший ее желания долгие недели, а потом и месяцы, не чувствовал стремления ее сердца, жаждавшего встречи. Иззи стала опасаться, что ненамеренно отослала его обратно в потусторонний мир, откуда он появился благодаря ее картине. Сам портрет оставался неизменным, словно подтверждая жизненную силу персонажа, но Джон как будто исчез из этого мира. За время длительного выздоровления Иззи поклялась больше никогда не вызывать к жизни никаких существ. Джон прав. Как смеет она претендовать на роль Бога? Как может она вызывать в мир невинных существ вроде Пэддиджека, а потом бросать их на улицах незнакомого города? Но Кэти с ней не согласилась.
— Ты сама однажды сказала, — спорила подруга, — что не принуждаешь их пересекать границу. Ты всего лишь открываешь перед ними дверь. Ты предлагаешь им образ и форму, изображенную на полотне, но им предоставлено право выбора, принимать ее или нет. Им, а не тебе, решать, влезать в нарисованный тобой образ или нет.
— Но такой шаг может представлять для них опасность...
— Ma belle Иззи, для них это не опаснее, чем для нас самих. Мы приходим в этот мир, обладая не большими знаниями, чем они, и даже не помним, как появляемся на свет. Может, и мы когда-то были бесплотными духами, витавшими в потустороннем мире, и сами решили обосноваться в утробах наших матерей.
— Но я не Бог, — возразила Иззи. — Я не могу принять на себя такую ответственность.
— А я и не утверждаю, что ты Бог.
— Как же я могу отвечать за их жизни?
— А вот в этом вопросе я не согласна с Джоном, — ответила Кэти. — Здесь нет никакой разницы с тем, как это происходит с нами. Мы рождаемся, а потом сами находим свою дорогу в жизни.
— Это не так. У каждого из нас есть родители, которые помогают нам окрепнуть, хотя бы в первые годы.
— Не у всех.
— Ты понимаешь, о чем я говорю.
— Конечно, понимаю. Но разница в том, что ты вызываешь в мир уже взрослых людей. Вспомни хотя бы Джона. Если уж ты так беспокоишься об их безопасности, не изображай новорожденных младенцев.
— Я не знаю, — задумчиво покачала головой Иззи.
— Никто не может заставить тебя насильно, — продолжала Кэти. — Я не пытаюсь на тебя давить. Но если уж у тебя такой дар, то, отказавшись от него, ты лишишь этих людей права на жизнь — права сделать выбор, а это значит — злоупотребить своим даром. Конечно, не так, как, по мнению Джона, поступает Рашкин, но и это тоже неправильно. Я допускаю, что наш мир — не самое безопасное место, но мы ведь справляемся.
— Но зачем заставлять кого-то выбирать и рисковать. Не лучше ли оставить их там, где они находятся сейчас?
— Я могу предположить, что ты никогда не собираешься заводить детей.
— Это твое предположение? — вздохнула Иззи. Но Кэти было не так-то просто сбить с толку.
— Если бы они не хотели пересекать черту, они не стали бы оживлять нарисованные тобой тела. Они сами делают выбор.
— Но...
— Тогда подумай еще и о другом. Одна из причин плачевного состояния нашего мира заключается в том, что люди не верят в волшебство. Существа, которых ты вызываешь своим творчеством, могут помочь преодолеть серость и уныние нашего бытия и наполнить его яркими красками волшебных чудес. Столкнувшись с плодами твоей магии, люди непременно расширят свой кругозор и перестанут смотреть только прямо перед собой. Тогда они смогут разглядеть и своих соседей, а когда это произойдет, может, мы все научимся заботиться о своем мире и друг о друге.
— И всё же вряд ли стоит заставлять их рисковать собственной безопасностью ради нашего благополучия.
— Не только ради нас, — возразила Кэти. — Это и ради них самих. Ты ведь не можешь утверждать, что им здесь не нравится, иначе зачем им преодолевать границу? Я могу сказать со всей уверенностью, что никогда не встречала человека, настолько очарованного жизнью, как Джон.
— Хорошо, — против своей воли согласилась Иззи. — Но ты всё же подбиваешь меня на чертовски трудную работу.
— Но она того стоит. Невозможно придумать более рационального использования таланта. Независимо от форм творчества наша задача состоит в том, чтобы мир после нас стал хоть чуточку лучше, а иначе не стоит и стараться. Я имею в виду не только внешнюю красоту. Я говорю о попытках решить стоящие перед нами проблемы. О попытках заставить других людей увидеть эти проблемы и вызвать в них желание предложить свою помощь. Для этого я и пишу свои сказки.
Спор остался незаконченным. Иззи был необходим отдых, как для тела, так и для души. Тело выздоравливало быстрее. Она уже могла передвигаться без напряжения, но всё еще скучала по Джону и ни на шаг не приблизилась к решению загадки, почему он не приходит так долго. Прежде он так легко читал ее душевные послания. Почему же теперь он не чувствует ее раскаяния? Иззи совершила ужасную, чудовищную ошибку. Она осознала это. Господи, да она поняла, что поступила глупо уже через десять минут после того, как несправедливые слова сорвались с ее губ. И теперь Иззи просто хотела сказать Джону, как она сожалеет о случившемся. Она всегда любила его, независимо от того, кем он был и откуда пришел. Но у нее не будет ни малейшей возможности рассказать ему о своей любви до тех пор, пока он сам к ней не придет.
