— Что вам известно?
Я улыбаюсь. Значит, все-таки не «Что вы хотите этим сказать?», а «Что вам известно?».
— Ничего, что пошло бы от меня куда-нибудь дальше. Просто запомните мой совет.
— Но он…
Джексон вовремя останавливает себя.
— Не волнуйтесь за Аарона, — говорю я. — Он теперь вне вашей жизни. Просто постарайтесь больше ни во что не влипнуть.
— Да кто вы такая?
Я пожимаю плечами:
— Может быть, ваша совесть.
— А вы не имеете отношения к тем людям, которых я обнаружил у себя в квартире, когда…
— Когда что?
Я вижу замешательство на его лице и его старание скрыть это замешательство.
— Я хотел сказать: когда я вернулся, — говорит он. — Но это неправильно, потому что я нигде не был и ниоткуда не возвращался…
— Не ломайте голову, — советую я. — И постарайтесь найти себе хобби получше, чем взламывать банковские компьютеры и засылать вирусы.
— Подождите секунду…
Но я ухожу вниз по лестнице, прочь из его жизни.
У Кристи насчет этой всеобщей забывчивости есть своя теория. Разумеется, у бедняжки Кристи на все найдутся теории, но в этой, пожалуй, есть некоторый смысл. Уже не помню, как получилось, что мы об этом заговорили. Я вообще не собиралась заговаривать с ним в то утро. Занавески задернуты, в их квартире тихо и сумрачно. Я незаметно туда проскальзываю. Думала, они оба еще спят, — просто пришла постоять у их кровати, как и полагается тени, убедиться, что с ними все в порядке. Я не вижу Кристи, лежащего на диване в гостиной, пока до меня не доносится его голос из темноты.
— Я хотел еще раз поблагодарить тебя за то, что ты спасла мою девочку, — говорит он. — Я так волновался.
Он называет Саскию своей девочкой. А она его — своим мальчиком. Я подозреваю, что они и в восемьдесят лет будут так друг друга называть. Во всяком случае надеюсь.
— Не стоит благодарности, — отвечаю я. Я сажусь на стул с гнутой спинкой, так что мы с Кристи теперь можем видеть друг друга, и ему для этого не надо вставать с дивана. — Она мне нравится, и я тоже не хотела бы, чтобы с ней случилось что-нибудь плохое.
— Правда? То есть, я имел в виду, она тебе правда нравится?
— А почему бы и нет?
— Ну, потому что ты — моя тень. Поэтому я и думал, что она тебе не понравится.
— То есть потому, что я должна быть полной твоей противоположностью?
Он молча кивает.
— Боже мой, как ты не понимаешь! — с досадой говорю я. — С тех пор как нам было семь лет, прошло немало времени. У тебя была возможность снова приобрести дурные привычки, а у меня — научиться чему-то хорошему.
— Значит, ты считаешь, что мы теперь больше похожи, чем отличаемся друг от друга?
Мне хочется ответить: «Нет. Потому что ты настоящий, а я — нет». Но сейчас мне что-то не хочется говорить об этом. И еще мне не хочется, чтобы он подумал, что мне себя жалко.
— Я думаю, мы как близнецы, — отвечаю я. — Каждый из нас — отдельная личность, но мы все же связаны одновременным рождением. Каждый из нас понимает, что думает и ощущает другой. Мы чувствуем друг друга, как бы далеко друг от друга ни находились.
И это правда.
Он улыбается:
— Я никогда понятия не имею, что ты думаешь.
— Это потому, что я чертовски загадочная! — смеюсь я.
— Кристиана Три, — говорит он и тоже смеется. — Значит, ты мисс Дерево.
Когда я вопросительно поднимаю брови, он объясняет:
— Саския мне сказала.
— Она раскрыла тебе все мои тайны или хоть что-то оставила мне?
— Она была очень сдержанна. Говорит, что это не ее тайны и она не вправе их выдавать.
— Я предпочла бы, чтобы люди вообще не думали обо мне, — отвечаю я не совсем впопад.
— Почему?
Я пожимаю плечами:
— Жизнь как-то проще, когда она анонимна, когда никто от тебя ничего не ждет.
— Тебя не так просто забыть, — говорит он. — Вот Боджо, например, видел тебя всего однажды, но сразу запомнил.
— Может быть, я тогда совершила что-нибудь из ряда вон выходящее.
— Да? — улыбается Кристи.
— Не знаю. Возможно, и нет. Я знаю, что люди лучше запоминают меня именно тогда, когда я веду себя в точности как они. А те, при ком я внезапно улетучивалась в Пограничные Миры, увидев меня еще раз, как правило, не узнают. — Я на некоторое время задумываюсь. — Я напоминаю им всю эту историю с исчезнувшими людьми.
— Это защитный механизм сознания, — говорит Кристи. — Он закрепился на видовом уровне. Иногда он срабатывает у отдельных личностей, иногда все общество заставляет себя что-то забыть.
— Это согласуется с твоей теорией Условного Мира?
Он кивает:
— Мир Как Он Есть существует для большинства людей потому, что они договорились думать обо всех исключениях как о чем-то невозможном.
— Так кто же это решает?
— Уж конечно, не один человек, — говорит он. — Это нечто, что вплетается в ткань общества в целом. И разумеется, бывают вариации. Вот почему существуют религиозные секты. Они все договорились о разных концепциях того, каким является этот мир. Эта их договоренность о разных взглядах на Мир Такой Как Он Есть — отправная точка их верований. Это то, что их сближает между собой.
— Итак, никто не помнит, что эти люди исчезли, потому что это противоречит представлениям о том, каким должен быть этот мир.
Это не вопрос, но Кристи отвечает на это своим собственным вопросом:
— У тебя есть лучшее объяснение?
— Кроме надежно спрятанной огромной круговой поруки?
Он кивает.
— Вообще-то, нет, — говорю я. — Но почему, например, ты помнишь?
О себе я не спрашиваю, потому что заранее знаю ответ: я не принадлежу к Условному Миру. Учитывая мое происхождение, мой образ жизни, меня пришлось бы лечить, если бы я не признавала этого.
— Есть разные причины тому, почему люди помнят, — отвечает он. — Кто-то, подобно Джилли, просто изначально ждет от мира больше, чем видно невооруженным глазом, поэтому она никогда не удивляется, если что-то выходит за установленные рамки. Холли не забудет, потому что в ее жизни теперь слишком много волшебного. Хотя бы то, что у нее партнер по бизнесу — домовой. Что касается меня, раньше я помнил, потому что писал. Но это ненадежно. Между словами на бумаге и тем, что они описывают, — огромная дистанция. К тому же часто вмешивается разум и пытается убедить меня в том, что ничего этого не было.
— Но в твоих книгах…
