Выйдя из машины возле пансиона, они оба вдруг подняли
головы, чтобы посмотреть на небо. Небо было затянуто низкими темными облаками,
из которых сыпались на землю первые снежинки, и Габриэла неожиданно вспомнила,
как волшебно преображался монастырский сад, когда наступала зима и выпадал
первый снег, ковром укрывавший землю и тяжело повисавший на ветвях фруктовых
деревьев. Девочкой Габриэла любила выбегать в сад и играть там, воображая себя
юной феей среди алмазных деревьев выдуманной ею Страны Света. Стоило ей тронуть
ветку, как на нее обрушивался каскад настоящих драгоценностей, превращавших ее
грубое шерстяное платье в королевский наряд.
Она улыбнулась этому воспоминанию, и профессор, которому
Габриэла в двух словах объяснила, в чем дело, порадовался за нее. Он знал, что
этой молодой женщине просто необходимо что-то светлое, к чему можно было
возвращаться мыслями в тяжелые минуты жизни. Впрочем, то же самое относилось и
к абсолютному большинству людей.
— Спасибо вам за сегодняшний вечер, профессор, —
сказала Габриэла, когда они остановились у дверей его крошечной квартирки на
втором этаже пансиона. — Я прекрасно провела время.
— О чем ты, Габи? Это мне следует благодарить тебя за
удовольствие, которое я получаю от каждой нашей встречи, — произнес он с
легким поклоном, и Габриэла улыбнулась. Она не догадывалась, сколь сильно успел
привязаться к ней старый профессор. Габриэла стала для него совсем как дочь,
которую ему хотелось успокаивать, опекать, защищать. В особенности сильным это
чувство стало после того, как девушка поделилась с ним своей сокровенной
тайной. С ее стороны это был знак величайшего доверия, и профессор не мог его
не оценить.
— Жду не дождусь Дня благодарения, — сказал он
негромко.
— Я тоже, — тихо ответила Габриэла. Раньше она
боялась приближающегося праздника и теперь вздохнула почти с облегчением. Да,
она многое потеряла, но кое-что и приобрела. Среди сегодняшних первых снежинок
ей в руки действительно слетела не имеющая цены драгоценность.
И, поднимаясь к себе, Габриэла продолжала думать о старом
профессоре и о том, какая это удача встретить такого человека.
Глава 5
День благодарения стал для всех настоящим праздником. В
Нью-Йорке выпал снег — такой глубокий, что казалось, будто жизнь в городе
замерла. Лишь Центральный парк с приходом зимы оживился еще больше: между
заснеженными его деревьями мелькали фигурки лыжников, а воздух звенел от
восторженных воплей множества детей, которые играли в снежки и лепили из снега
забавных человечков.
Индейка мадам Босличковой оказалась настоящим шедевром
кулинарного искусства. Она была такой большой, что едва поместилась в духовке;
когда же ее достали и положили на блюдо в гостиной, по всему дому распространился
такой соблазнительный аромат, что все постояльцы, не дожидаясь приглашения,
сами собрались внизу. Профессор Томас собственноручно разрезал индейку на
куски, миссис Розенштейн открыла клюквенное варенье, мадам Босличкова подала
чай и кофе по-венски и позвала всех к столу. За ужином все рассказывали
какие-нибудь интересные случаи, вспоминали прошлые Дни благодарения и милые
шалости своих детей и внуков. Кафе Баума по случаю праздника закрылось до
понедельника, и Габриэла искренне радовалась этому обстоятельству. Среди
обитателей пансиона ей было почти так же хорошо и спокойно, как и среди сестер
монастыря; сегодня же она и вовсе чувствовала себя их общей любимой внучкой или
племянницей.
После праздника и до конца недели в пансионе только и
разговоров было, что о подготовке к Рождеству. Уже в пятницу мадам Босличкова и
миссис Розенштейн отправились в центр города, чтобы сделать кое-какие покупки,
но, если верить их собственным словам, «едва не повернули обратно», увидев,
сколько народа приехало за подарками в центральный универмаг «Мэйси».
Что касалось Габриэлы, то все выходные она провела у себя в
комнате, работая над очередным рассказом. Только в воскресенье вечером она
спустилась в гостиную и с весьма гордым видом вручила профессору тоненькую
тетрадь.
— Вот вам! — сказала она с торжествующей
улыбкой. — Я специально постаралась, чтобы вы перестали жаловаться.
— Так-так, посмотрим, что там у нас, — пробормотал
профессор, открывая тетрадь и водружая на нос очки.
Рассказ, несмотря на свой святочный сюжет, был написан с
изяществом и мастерством зрелого мастера. Порой старику даже трудно было
сдержать подступающие к глазам слезы, но он все же дочитал его до конца. Нет,
подумалось ему, похоже, он не ошибся в этой девочке. Ее ждет блестящее будущее.
Габриэла, волнуясь, сидела в старом кресле в углу гостиной
и, сложив руки на коленях, наблюдала за ним краешком глаза.
— Ну как, вам понравилось? — спросила она, когда
профессор закрыл тетрадь.
Впрочем, она и так видела, что старик в полном восторге. Он
тут же принялся настаивать на том, что Габриэла непременно должна напечатать
свой рассказ, чем привел ее в еще большее смущение.
— Мне надо еще немного над ним поработать, —
сказала Габриэла, нервно облизывая верхнюю губу. Но когда она протянула руку за
тетрадкой, профессор быстро убрал ее в карман пиджака.
— С твоего позволения, Габи, я посмотрю его
повнимательнее, — и Габриэла поняла, что на сей раз профессор будет твердо
настаивать на скорейшей публикации. Она все же попыталась поспорить, но
профессор не поддавался. Он заявил, что не позволит ей совершить преступление,
и тут же предложил сыграть в домино, чтобы немного отвлечь ее от этой темы.
С некоторой неохотой Габриэла села к столу, куда профессор
уже высыпал черные костяшки домино. В глубине души она тоже понимала, что
рассказ удался. Возможно, это одно из лучших ее произведений. Она работала над
ним не очень долго, но результат превзошел даже ее ожидания. Правда, чтобы
закончить к сегодняшнему вечеру, ей пришлось встать в четыре утра, однако Габриэла
ничуть об этом не жалела. Сегодня к ней впервые пришло настоящее вдохновение:
работа шла легко, без малейшего напряжения; слова сами выстраивались именно
так, как надо, а сознание того, что она полностью владеет материалом, кружило
голову как молодое вино.
Приподнятое настроение не покинуло Габриэлу и на следующий
день, когда она вышла на работу после долгого праздничного уик-энда. Баумы
заранее решили открыть свое кафе-кондитерскую в понедельник и известили
Габриэлу об этом еще накануне Дня благодарения, однако ее это не огорчило. Она
так сияла, явившись на работу, что даже хозяин, который обычно никогда не
интересовался личными делами Габриэлы, вежливо спросил, как она провела
праздники.
Поздно вечером, когда, вернувшись в пансион, Габриэла
собиралась подняться к себе, на звук ее шагов выглянула мадам Босличкова. Она
молча поманила девушку пальцем, и в первое мгновение Габриэла даже испугалась:
не случилось ли что с профессором. Сегодня он, как обычно, побывал у нее в кафе
и просидел за столиком больше часа. За это время испортилась погода, стало
подмораживать, и мокрые тротуары покрылись ледяной коркой. Кое-где тающий снег
застывал опасными и скользкими буграми. Габриэла даже хотела ненадолго
отпроситься у Баумов, чтобы проводить профессора, но у него был для этого
слишком независимый характер. Язвительно заметив ей, что он пока еще не полный
инвалид и в состоянии сам о себе позаботиться, профессор оделся и ушел. Она
беспокоилась за него до конца смены.
