— Прекрати немедленно, Элисон! — заорала ее
мать. — Иначе я прямо здесь спущу тебе штанишки и отшлепаю по голой
заднице!
— Вы не сделаете этого! — сказала вдруг Габриэла с
уверенностью, какой она сама от себя не ожидала. Кровь бросилась ей в голову, и
она шагнула вперед, заслонив собой Элисон. Габриэла чувствовала, что эта
женщина вполне способна привести свою угрозу в исполнение, и готова была
помешать ей во что бы то ни стало.
— Это еще что такое?! — раздраженно спросила
женщина. — Вас совершенно не касается, как я воспитываю свою дочь. Кто вы
вообще такая?
Слово «воспитываю» подействовало на Габриэлу как удар
хлыста. Оно словно открыло в ней какие-то шлюзы, и воспоминания, нахлынувшие на
нее, заставили Габриэлу забыть, что она всего-навсего официантка в
третьеразрядном заведении, а перед ней стоит дама в дорогой норковой шубке,
скорее всего заглянувшая в кафе случайно по пути с Мэдисон-сквер на Парк-авеню
[4]
.
— Вы не воспитываете ее, — ответила Габриэла
голосом, который ей самой показался незнакомым. — Вы мучаете и унижаете
дочь при всех. Это с вас надо снять штанишки и выпороть за то, что вы так
обращаетесь с ребенком. Вы кричите на девочку вместо того, чтобы извиниться
перед ней и вправить ей ручку. Ведь вы вывихнули ей локоть — снимите с девочки
шубку, и вы сами в этом убедитесь!
Услышав подобное обвинение, богатая мамаша величественно
повернулась к мистеру Бауму.
— Кто эта девчонка? — спросила она
презрительно. — Как она смеет разговаривать со мной в подобном тоне?
С этими словами она попыталась схватить дочь за вывихнутую
руку, но как только ее пальцы коснулись девочки, бедная Эдисон закричала так
громко и жалобно, что у Габриэлы едва не разорвалось сердце.
Не думая о последствиях, она оттолкнула женщину в сторону и
присела перед Эдисон на корточки. Расстегнув крючки, Габриэла ловко сняла шубку
и сразу увидела, что она была права — поврежденная рука девочки бессильно
повисла, а кисть была повернута к телу под прямым углом.
— Не смейте прикасаться к моему ребенку! —
взвизгнула дама. — Эй, кто-нибудь! Вызовите-ка полицию — пусть они приедут
и арестуют эту нахалку!..
Габриэла посмотрела на нее через плечо. Еще никогда в жизни
она не испытывала такой ярости.
— Да-да, позвоните в полицию, — прошипела
она. — Пусть они приедут, и я расскажу им, что вы сделали со своей
дочерью. Быть может, если вас упрячут на пару месяцев за жестокое обращение с
ребенком, впредь вы будете поосторожнее. А сейчас — заткнитесь, пока я сама вас
не отшлепала!
У дамы от неожиданности отвисла челюсть. Воспользовавшись ее
замешательством, Габриэла повернулась к девочке и, бережно взяв за руку,
проделала то же самое, что когда-то делал ее отец. Резко повернув предплечье
вокруг своей оси, она сильно дернула руку девочки вниз. Раздался отчетливый
хруст, и Габриэла на мгновение испугалась, что по неопытности могла сломать
Элисон руку, но все обошлось. Сустав встал на место, и уже через пару секунд
девочка перестала плакать и улыбнулась сквозь слезы своей спасительнице.
В следующее мгновение мать Элисон тоже пришла в себя.
Выхватив из рук Габриэлы шубку девочки, она накинула ее на плечи дочери и
ринулась к дверям, волоча Элисон за собой. На полдороге она остановилась и
крикнула, обернувшись к Габриэле:
— Если вы еще раз хоть пальцем прикоснетесь к моей
девочке, я вызову полицию и добьюсь, чтобы вас арестовали!
Габриэла почувствовала, как ее пальцы невольно сжались в
кулаки.
— А если вы еще раз хоть пальцем прикоснетесь к своей
дочери, и я это увижу, — ответила она, — я сама подам на вас в суд, и
тогда посмотрим, кого из нас арестуют!
Никакой благодарности она, разумеется, не ожидала. Габриэла
была рада лишь тому, что ей удалось помочь маленькой девочке и помешать матери
избить и унизить ее на глазах множества посторонних людей. Но Элисон снова
плакала — на этот раз потому, что ей так и не купили обещанного пряничного
домика.
— Но мамочка, — всхлипывала она. — Ты же
обещала!..
— Не будет тебе никакого домика, Элисон! —
взорвалась дама. — Ты безобразно себя вела и должна быть наказана. Сейчас
мы пойдем прямо домой, и я расскажу папе, что ты тут устроила. Пусть он тебя
отшлепает за то, что ты опозорила свою семью перед столькими людьми. Из-за тебя
я чуть со стыда не сгорела!
Она смотрела только на дочь и не видела вытянувшихся лиц
покупателей, которых ее поведение по-настоящему потрясло. Красивая, богато и
изысканно одетая женщина обращалась со своей маленькой дочерью как со злейшим
врагом. Это заставило многих растеряться. Во всем кафе Габриэла была, наверное,
единственным человеком, которому подобное отношение матери к собственному
ребенку не было в новинку.
— Но мне было больно! — горестно воскликнула
Элисон, оглядываясь на Габриэлу в поисках поддержки и защиты. По ее глазам было
видно, что эта незнакомая тетя была первым в ее жизни человеком, который
заступился за нее столь решительно. Габриэла невольно вспомнила Марианну Маркс.
Когда-то она дала примерить свою алмазную диадему маленькой Габриэле, которая
так мечтала быть ее дочерью. Теперь вот Габриэла сама очутилась в роли
Марианны, но, в отличие от нее и от многих других людей, которые почти не
замечают чувств, разбуженных ими в израненных душах забитых и запуганных детей,
Габриэла слишком хорошо понимала, что ощущает сейчас маленькая Элисон.
Видя, как дама в мехах, таща за собой дочь, вылетает за
дверь кафе, Габриэла прекрасно представляла себе дальнейшее. Дама будет всю
дорогу шипеть сквозь стиснутые зубы, что девочка не получила пряничный домик
только из-за своего омерзительного поведения. Конечно, она отвратительная,
гадкая, непослушная девчонка и заслужила любое наказание. Вот если бы она вела
себя хоть капельку приличнее.
От этих мыслей Габриэлу буквально затошнило. Она поспешно
отвернулась от закрывшейся за матерью и дочерью двери кафе. И вдруг столкнулась
со взглядом побелевших от ярости глаз мистера Баума. Хозяин кафе, к которому
присоединилась и миссис Баум, был до предела возмущен дерзостью своей
работницы. Им еще никогда не случалось присутствовать при сцене, подобной той,
что только что разыгралась на их глазах. О, как они негодовали на Габриэлу.
Мало того, что она поставила их в неловкое положение, так еще и испортила
безупречную репутацию заведения. Кроме того, один из пряничных домиков миссис
Баум остался непроданным. Сам мистер Баум, наблюдавший за столкновением, пришел
к выводу, что у Габриэлы, несомненно, что-то не в порядке с психикой. Была
такая минута, когда он почти не сомневался, что Габриэла вот-вот бросится на
женщину в норковом манто с кулаками.
И действительно лишь огромным усилием воли Габриэле удалось
взять себя в руки и не ударить женщину по лицу хотя бы просто для того, чтобы
она на своей шкуре почувствовала, каково это. Сама она всей кожей помнила
удары, которыми осыпала ее мать, ту почти невыносимую боль и страшную ватную
тишину, которая внезапно навалилась на нее, когда мать повредила ей барабанную
перепонку.
