На этом похороны завершились — профессор не хотел, чтобы
кто-либо видел, как его будут засыпать землей. Им пришлось уехать еще до того,
как распорядитель дал команду опускать гроб в могилу. Габриэла только успела
положить на гроб красную розу — свой последний дар человеку, который сделал для
нее так много.
Профессора похоронили в его единственном темном костюме;
остальную его одежду они еще раньше передали в ближайший церковный приход для
бедных. В «Нью-Йорк тайме» появился небольшой некролог, из которого все с
удивлением узнали, что профессор Томас был автором нескольких книг и научных
исследований, обладателем высших ученых степеней и почетных наград, о которых
он из скромности умалчивал.
Но главное потрясение ожидало их, когда в гостиной
состоялось формальное чтение завещания. Огласить его взялся один из
пансионеров, в прошлом адвокат. Он собрал в гостиной всех постояльцев и вскрыл
в их присутствии запечатанный конверт.
Габриэла пришла в гостиную в полной уверенности, что чтение
завещания представляет собой простую формальность. Всем было известно, что
профессор жил На одну весьма скромную пенсию и, кроме книг, у него ничего не
было. Но то, что прочел адвокат, поразило ее, да и всех остальных тоже.
Оказывается, профессор жил в пансионе вовсе не по необходимости, а потому, что
это было единственное место, где он не чувствовал себя одиноким. На самом же
деле профессор Теодор Томас вполне мог позволить себе нечто более солидное, чем
скромная квартирка на втором этаже, которую он занимал на протяжении почти двух
десятилетий. Всю жизнь он копил деньги и вкладывал их в акции крупных
корпораций, которые приносили немалый доход, да и на рынке они стоили уже
намного больше номинала. Иными словами, скромный одинокий старик был
обладателем неплохого состояния в деньгах и ценных бумагах.
Но еще более удивительным было то, как он распорядился этим
богатством. Своим добрым друзьям Марте Розенштейн и Эмме Босличковой профессор
оставил по пятьдесят тысяч долларов, присовокупив к ним слова любви и искренней
благодарности за ту доброту и внимание, которыми они окружали его на протяжении
всех двадцати лет знакомства. Миссис Розенштейн профессор также завещал свои
золотые часы; это была его единственная дорогая вещь. Он знал, что его верной
поклоннице будет приятно получить их на память. Свою богатую библиотеку и все
деньги, которые находились на его текущем счету и в виде акций в депозитной
ячейке банка, профессор завещал «своей юной коллеге и ученице мисс Габриэле
Харрисон». В общей сложности Габриэла получала чуть больше шестисот тысяч
долларов, и все присутствующие дружно ахнули, когда адвокат огласил этот пункт
завещания.
Габриэла не верила своим ушам. Сначала она подумала, что
ослышалась, потом — что все это просто шутка. Это невозможно — такова была ее
последняя мысль. Почему профессор оставил ей столько денег? Но в своем
завещании он объяснял и это. Профессор считал, что Габриэла способна распорядиться
этими средствами разумно и с пользой. Шестисот тысяч ей должно быть достаточно,
чтобы серьезно заниматься писательством. По мнению профессора, сумма, которую
он ей оставил, давала свободу и служила определенной страховкой на случай
непредвиденных обстоятельств. В конце завещания профессор также приписал, что
всегда относился к Габриэле как к родной дочери и этот подарок он преподносит
ей со всей любовью, ибо восхищается ею и как писателем, и как личностью.
Свою последнюю волю профессор подписал полным именем —
Теодор Роусон Джеймс Томас, и адвокат, огласив число и назвав фамилию
нотариуса, заверившего собственноручную подпись профессора, сказал, что
завещание находится в полном порядке и, значит, имеет законную силу и начинает
действовать с момента оглашения.
Когда он замолчал, в гостиной ненадолго воцарилась тишина.
Все были настолько ошеломлены, что не могли произнести ни слова. И вдруг в одно
мгновение эта тишина сменилась взволнованным гомоном голосов, удивленными и
радостными восклицаниями соседей по пансиону, которые от души поздравляли
Габриэлу. Все были так рады за нее, что никто даже не позавидовал свалившемуся
на нее неожиданному богатству.
А Габриэла совершенно растерялась. Еще вчера она была бедна,
как церковная мышь, а сегодня вдруг стала богатой и к тому же — обладательницей
замечательной библиотеки! В смятении она посмотрела на Стива и увидела, что он
радостно улыбается. По его лицу было видно, как он счастлив за нее. Габриэла с
облегчением подумала, что он не ревнует и не завидует ей. Как и все, Стив
считал, что Габриэла все это заслужила.
— Теперь ты, наверное, уедешь от нас, — с легкой
грустью сказала ей мадам Босличкова. — С такими деньгами ты можешь сама
купить целый дом и открыть пансион… — Тут она прослезилась и крепко обняла
Габриэлу. — Девочка моя, как я за тебя рада!.. — шмыгая носом,
твердила она.
— Ну что вы, что вы!.. — отвечала Габриэла. —
Куда же я уеду от вас?!
Она все еще не верила в свою удачу и, как и все остальные,
была поражена тем, что профессор сумел скопить такую значительную сумму.
Габриэла тоже считала, что, кроме библиотеки и пенсии по старости, у него
больше ничего нет. Она сама чувствовала себя ужасно неловко, когда в начале их
знакомства профессор, приглашая ее в ресторан, настаивал на том, что сам будет
оплачивать счет. Теперь выходило, что она переживала совершенно напрасно.
Оставленное им завещание объясняло и это, и множество других вещей.
Но главное, теперь Габриэла точно знала, как профессор
относился к ней в действительности, и жалела только о том, что не может
поблагодарить его. Впрочем, почему не может? Единственной формой благодарности,
которую бы принял профессор, была ее писательская карьера. Габриэла твердо
пообещала себе, что будет работать над новыми рассказами не только ради
собственного удовольствия, но и ради него.
— Ну что, принцесса, каковы ваши планы на ближайшее
будущее? Купите себе самолет и полетите на каникулы в Гонолулу? — шутливо
сказал Стив, обнимая ее за плечи, и Габриэла невольно подумала о том, что
теперь их проблемы остались позади.
Наследство профессора все изменило. Она жалела только о том,
что не может поделиться этими новостями с матушкой Григорией и сестрами.
Возможно, подумалось ей, все это — действительно божественное провидение. Ведь
останься она в монастыре, то никогда бы не познакомилась с профессором, не
напечаталась бы в «Нью-йоркере» и не получила бы в наследство более
полумиллиона долларов…
Да, трудно было поверить, что столько событий вместилось в
какой-то год. В июле прошлого года они с Джо признались друг другу в любви;
десять месяцев назад Джо умер и она покинула монастырь, а семь месяцев назад
они стали близки со Стивом. А ее дружба с профессором?.. Как много она значила
в жизни Габриэлы! Ей было так хорошо с ним. Она до последнего не верила, что он
может умереть. Впрочем, сам профессор, похоже, держался иного мнения. Его
завещание было датировано маем месяцем, значит, он уже тогда почувствовал, что
ему осталось недолго. Строго говоря, чтобы составить такой прогноз, никакой
особой прозорливости не требовалось. Всю зиму и почти всю весну профессор
проболел, болезнь подорвала его силы, и он, предчувствуя близкий конец, решил
привести свои дела в порядок. Да и болезнь миссис Розенштейн, наверное,
напомнила ему, что все люди смертны и что он — не исключение.
