А потом — чисто случайно — он упомянул о своем школьном
друге, который стал священником и с которым они продолжали поддерживать тесные
дружеские отношения. Питер рассказывал о нем с такой теплотой и любовью, что,
слушая его, Габриэла не сдержала улыбки. Питер же решил, что она смеется над
ним, и, задетый за живое, стал убеждать ее, что священники — такие же люди, как
и все остальные. Именно тогда он узнал, что Габриэла с десяти лет воспитывалась
в монастыре. Но это было все. Ни в какие подробности вдаваться она не захотела.
Питер удивился. Он долго не мог поверить, что она чуть не
стала монахиней, а потом спросил, что же заставило ее передумать.
И снова Габриэла поспешила отгородиться от него.
— Долго рассказывать, — ответила она и вздохнула.
Только сейчас Питер спохватился, что его ждет работа, и
ушел, пообещав непременно заглянуть к ней завтра. Однако слова своего он не
сдержал. Он вернулся два часа спустя и убедился, что" она спит. В начале
первого ночи — вместо того, чтобы самому подремать хотя бы минут
тридцать, — Питер опять зашел к Габриэле и обнаружил, что она проснулась.
Несмотря на темноту, он еще с порога увидел, что она лежит с открытыми глазами,
и это напугало его.
— Можно войти? — спросил Питер, тихо прикрывая за
собой дверь. Весь вечер его тянуло сюда словно магнитом, но он не мог бросить
остальных пациентов. Даже ради нее.
— Конечно. — Габриэла улыбнулась и даже приподнялась
на локте здоровой руки. В углу палаты горела небольшая синяя лампочка, и от
этого вся комната была погружена в мягкий, романтический полумрак, однако мысли
Габриэлы были не очень приятными. Она проснулась уже минут сорок назад и тихо
лежала, вспоминая своих родителей, особенно — отца.
— Что-то у тебя очень серьезное лицо, — шутливо
промолвил Питер, подходя ближе. — Ты себя плохо чувствуешь или просто не
спится? Может, сделаем укольчик?
— Нет, все в порядке, не стоит, — ответила
Габриэла. — Просто я думала… обо всем.
Как печально, что все люди, которые когда-либо были ей
небезразличны, исчезали из ее жизни, не оставив после себя ничего, кроме
горьких воспоминаний. К счастью, это не относилось к профессору. Хотя бы о нем
думать было легко.
— Если ты о том, что случилось, то не надо… — Питер
положил ей руку на лоб, но Габриэла отрицательно покачала головой.
— Я думала не о Стиве, а о своих родителях, —
призналась она, и Питер с сочувствием посмотрел на нее. В ее больничном листке
в графе «Родственники» стоял прочерк, а это значило, что родителей у нее нет.
Питер спросил, когда они умерли.
Габриэла ответила не сразу, и по одному ее молчанию Питер
понял, что снова попал впросак.
— Они не умерли, — сказала она наконец. —
Насколько мне известно, много лет назад мой отец жил в Бостоне, а мать,
наверное, все еще в Калифорнии. Ее я не видела больше тринадцати лет, а отца —
пятнадцать.
Услышав это, Питер был весьма озадачен.
— Ты, наверное, была непослушной девочкой и убежала с
бродячим цирком? Или тебя похитили цыгане? — предположил он в своей
шутливой манере, и Габриэла невольно рассмеялась нарисованной им картине.
— Нет, я убежала, чтобы поступить в монастырь, —
ответила она в тон ему, но сразу же снова стала серьезной. — Это правда
долгая история, Питер. Отец ушел из семьи, когда я была маленькой. А в десять
лет мать оставила меня в монастыре. Ей нужно было оформить развод. Она
собиралась вернуться за мной, но… так и не вернулась.
В устах Габриэлы это звучало совсем просто, но Питер уже
догадался, что на самом деле все обстояло иначе.
— Это… звучит необычно, — осторожно сказал
он. — Неужели ни мать, ни отец не могли тебя содержать?
— Нет, они были хорошо обеспеченные люди, —
сказала Габриэла и сразу же подумала о том, как холодно звучит эта фраза.
«Хорошо обеспеченные люди»… Можно было подумать, что она говорит о ком-то
постороннем. — Просто мне кажется, что они не очень любили детей.
— Какая милая, достойная уважения черта, — заметил
Питер, внимательно наблюдая за Габриэлой и борясь с желанием обнять ее и прижать
к себе. Но он был на дежурстве, и она была его пациенткой. Питер и так проводил
с ней времени больше, чем с другими. Ему не хотелось, чтобы кто-то это заметил.
— Отнюдь… — Габриэла неожиданно подумала о том, что не
должна ничего от него скрывать. Питер был врачом, а ей казалось, что врачу
можно доверить больше, чем обычному человеку. С ним ей было спокойнее, чем с
кем бы то ни было. Во всяком случае, Габриэле захотелось открыть ему свой
мрачный секрет.
— Ты спрашивал меня об автомобильной катастрофе, в которую
я попала… Так вот, они и были моей катастрофой. Вернее, мать… Отец просто
наблюдал за всем со стороны.
— Я, наверное, не очень хорошо тебя понял, —
проговорил Питер и нахмурился. Габриэле на мгновение показалось, что — как и
многие другие — он просто не хочет понимать, о чем она говорит. — Что ты
имеешь в виду?
— Я имею в виду сломанные ребра, — с необычной для
себя жесткостью сказала Габриэла, решив, что раз уж она проговорилась, надо
идти до конца. — На протяжении нескольких лет подряд это был единственный
мамин подарок дочке к Рождеству. Единственный и излюбленный — других она не
признавала. Правда, существовал еще ремень, но им меня потчевали по другим,
менее знаменательным поводам.
Она пыталась придать своим словам легкость в манере Питера,
но — по крайней мере для нее самой — рассказ о том, что она пережила, продолжал
оставаться жутким, какие бы слова она ни выбирала.
— Мать била тебя?! — потрясение воскликнул Питер.
— Ну, во всяком случае, я никогда не попадала ни в
какие автомобильные катастрофы и не падала С лестниц… по своей собственной
неловкости. Она сталкивала меня. Или, избив, заставляла говорить, будто я
оступилась. Это продолжалось полных десять лет. Потом мать избавилась от меня,
оставив в монастыре. И я от нее избавилась…
Не отдавая себе отчета в своих действиях, Питер поднял руку
и коснулся щеки Габриэлы, потом взял ее прохладную тонкую кисть в свою ладонь.
Сердце его буквально рвалось на части от жалости и возмущения. И от бессилия.
Ему трудно было представить себе все, через что прошла Габриэла, однако еще
труднее ему было смириться с тем, что его не было рядом и он не мог защитить
ее.
— Габи!.. Как это ужасно! Неужели никто не мог
остановить ее?
Это казалось ему совершенно невероятным. Маленькая девочка —
и рядом никого, кто мог бы ее защитить. Защитить от родной матери…
— Нет. — Габриэла слегка качнула головой. —
Отец все видел, но он никогда ничего не говорил и не вмешивался. Сейчас я
думаю, что он, наверное, просто боялся ее. В конце концов он просто не выдержал
и сбежал к другой женщине.
— Но почему он не забрал тебя к себе? — воскликнул
Питер, и Габриэла пожала плечами. Раньше она не осмеливалась задавать себе этот
вопрос, потому что не хотела знать на него ответ, но сейчас, когда рядом с ней
был Питер, а детство казалось очень далеким, Габриэла неожиданно задумалась над
этим.
