— Так ты знал? Знал все эти тринадцать лет? —
потрясение спросила она, но отец не ответил. Вместо этого он сказал:
— Жизнь не стоит на месте, Габриэла. Меняются времена, меняются
люди, обстоятельства. Мне тогда было очень тяжело…
Он что, ждал от нее сочувствия или понимания? Габриэла знала
только одно: как бы тяжело ни пришлось Джону Харрисону пятнадцать лет назад,
его дочери было еще тяжелее. Гораздо тяжелее, чем он знал, чем хотел знать. В
этом отношении Джон, похоже, нисколько не переменился.
— Когда мы сможем увидеться? — спросила она
напрямик.
— Я… — Джон не ожидал такой просьбы и решил, что
Габриэла хочет попросить денег. Между тем его карьера в банке не была блестящей
— за все эти годы он так и не сумел пробиться наверх.
— Ты уверена, что это необходимо? — спросил он, и
в его голосе снова прозвучала настороженность.
— Мне бы очень этого хотелось, — ответила
Габриэла, начиная нервничать. Отец, похоже, не очень обрадовался ее
звонку. — Можно, я приеду сегодня? — Воспоминания детства были все
еще сильны в ней, и сейчас она снова чувствовала себя девятилетней просто от
того, что слышала его голос. Габриэла почти забыла о том, что ей уже
исполнилось двадцать четыре года и что она давно стала взрослой.
И снова Джон заколебался. Он просто не знал, что ей сказать.
Прошло несколько томительно долгих секунд, прежде чем он заметил лазейку,
которую оставила ему Габриэла.
— Ты хочешь приехать сейчас? В офис? — уточнил он,
и когда Габриэла ответила «да», она услышала вздох облегчения. Отец явно хотел
поскорее покончить с этой неловкой для обоих проблемой. Что ж, раз так, то и
Габриэла не станет откладывать встречу.
— Как насчет трех часов? — торопливо предложил
Джон, и снова Габриэла ответила согласием.
— Хорошо, я приеду, — сказала она и положила
трубку.
Но когда она поднялась из вестибюля к себе в комнату, на
лице ее сияла радостная улыбка.
У нее в запасе было еще несколько часов, и все , это время
Габриэла ничего не могла делать. Она так нервничала, что у нее все буквально
валилось из рук. В мозгу ее роились тысячи вопросов: как он выглядит, что он ей
скажет, как объяснит все, что произошло с их семьей много лет назад. Этот
последний вопрос она непременно должна была задать отцу и добиться ответа. В
глубине души она была почти уверена, что во всем была виновата ее мать, но ей
хотелось узнать, что думает по этому поводу Джон. И, главное, как он это
допустил.
В половине третьего она переоделась в свой лучший
темно-синий полотняный костюм и взяла такси, которое доставило ее на Пятьдесят
третью улицу.
Инвестиционная фирма, в которой работал Джон Харрисон, была
очень небольшой, но пользовалась безупречной репутацией и была широко известна.
Кто бы мог подумать, что ее отец все это время работал именно здесь?
Секретарша, к которой обратилась Габриэла, сказала, что ее
ждут, и сразу же повела ее к кабинету мистера Харрисона. Идти нужно было по
длинному коридору, и все это время с лица Габриэлы не сходила широкая,
счастливая улыбка. Вопреки всем своим страхам и сомнениям сейчас она была
совершенно уверена, что стоит ей только увидеть отца, и все сразу разрешится
наилучшим образом.
Ровно в одну минуту четвертого (время Габриэла определила по
большим электронным часам на стене, циферблат которых горел ярким
изумрудно-зеленым светом) секретарша распахнула перед Габриэлой двери кабинета
мистера Харрисона и почтительно отступила в сторону, пропуская ее внутрь.
Кабинет оказался просторной, светлой комнатой с панорамным окном на задней
стене. Из него открывался потрясающий вид на город, но Габриэла едва обратила
внимание на эту красоту. Стоило ей только переступить порог, как взгляд ее
нашел человека, сидевшего за длинным полированным столом, — нашел и
остановился на нем.
Это был он, ее отец, и в первое мгновение Габриэле
показалось, что за пятнадцать лет он совершенно не изменился. Джон Харрисон был
все так же красив, но когда она пригляделась получше, то различила седину в его
волосах, опущенные вниз уголки рта и несколько морщин, которых раньше не было.
Впрочем, удивляться тут не приходилось: произведя в уме несложный подсчет,
Габриэла сообразила, что ее отцу пятьдесят один год.
— Здравствуй, Габриэла, — сказал Джон, пристально
глядя на нее из-за стола. Он был удивлен тем, какой она стала: красивой,
грациозной, женственной. От него Габриэла унаследовала светлые мягкие волосы и
яркие голубые глаза, которые делали ее красоту особенно изысканной. Ничего от
Элоизы в ней не было, и Джон невольно обрадовался этому.
— Садись. — Он взмахнул рукой, указывая ей на
кресло напротив, и Габриэла поневоле подчинилась. Ей очень хотелось обнять
отца, поцеловать, прижаться к нему, как в детстве, но он не сделал ни малейшей
попытки даже встать ей навстречу. Нет, не так она представляла себе все это…
Впрочем, она тут же решила, что он, наверное, чувствует себя
очень неловко, и что он поцелует ее потом — когда они немного привыкнут друг к
другу.
Потом Габриэла увидела у него на столе фотографии в рамках:
на них были изображены две очень похожие друг на друга девушки примерно одного
с ней возраста, и два мальчика лет десяти-двенадцати. На стене слева висел
большой фотопортрет черноволосой женщины в красном платье. Она пыталась
улыбаться, но брови ее были нахмурены, и улыбка выглядела неестественно.
Габриэла сразу подумала, что счастье, должно быть, досталось ей дорогой ценой.
То, что на столе отца не было ее детских фотографий, было
вполне понятно. Их просто не существовало в природе, и все же Габриэла
почувствовала себя разочарованной.
— Ну, как ты поживала все это время? — спросил
Джон, смущенно пряча глаза, и Габриэла подумала, что он, наверное, чувствует
себя виноватым перед ней. Ведь с какой стороны ни посмотри, он первый бросил ее
и ушел из семьи, хотя, возможно, ему действительно нелегко было принять такое
решение. Так, во всяком случае, ей хотелось считать.
— Это твои дети, папа? — не удержалась от вопроса
Габриэла, указывая на фотографии на столе.
Джон кивнул.
— Девочки — дочери Барбары от первого брака, а
мальчишки — мои. Наши… Их зовут Джеффри и Уинстон. Младшему сейчас девять, а
старшему — двенадцать… — И, торопясь поскорее покончить с этим щекотливым
вопросом и выяснить, зачем она пришла к нему, он спросил:
— Так зачем ты хотела видеть меня, Габриэла?
— Я давно хотела разыскать тебя, — ответила
Габриэла, машинально отметив, что даже сейчас он не назвал ее Габи. — Все
это время я думала, что ты живешь в Бостоне. Никто не сказал мне, что ты
вернулся в Нью-Йорк…
Да, тринадцать лет он жил совсем рядом с ней, жил своей
жизнью со своей новой семьей, и за все это время он ни разу не вспомнил о ней,
не попытался разыскать. Почему?..
Габриэла никак не могла этого понять.
