Допив свой остывший чай, Габриэла подобрала со стойки
брошенную кем-то газету и нашла в ней раздел о сдаче жилья. В газете
перечислялись адреса небольших отелей и пансионов, и Габриэла с удивлением
обнаружила, что один из них находится совсем недалеко, на Восемьдесят восьмой
улице, рядом с Ист-Ривер. Что ж, для начала это годилось. Впрочем, это еще
вопрос, сможет ли она позволить себе снять там комнату. У нее пока не было
работы. Кто знает, сколько это может стоить. Пятисот долларов матушки Григории
(а Габриэле почему-то казалось, что вовсе не архиепископ снабдил ее этой
скромной суммой) могло хватить ей не больше, чем на месяц.
Но Габриэла чувствовала себя еще слишком усталой и слабой,
чтобы разыскивать что-то совсем дешевое, поэтому она все же решила попытать
счастья в пансионе на Восемьдесят восьмой улице. Расплатившись за чай и булку,
она взяла свой чемодан и медленно вышла на улицу.
Несмотря на то что осень выдалась теплая и день стоял
солнечный, Габриэла постоянно мерзла. Кроме того, все тело у нее болело, словно
избитое, и последние кварталы на спуске к Ист-Ривер она преодолела словно в
тумане. Единственный вопрос, который сверлил ее мозг, был о цене комнаты.
Габриэле еще никогда не приходилось самой о себе заботиться, и она просто не
знала, сколько стоят самые обычные вещи. Ясно только, что на пятьсот долларов
она долго не протянет. Доллар с четвертью, который она отдала за чашку чая и
булку, показался ей огромной суммой. Ведь надо еще купить себе что-то из теплых
вещей, поскольку не за горами была холодная нью-йоркская зима. И все же она
была благодарна настоятельнице за деньги: без них ее положение было бы просто
отчаянным.
Пансион, о котором говорилось в газете, Габриэла нашла не
сразу. В первый раз она прошла мимо, не обратив внимания на скромную вывеску в
запыленном окне. Только когда впереди блеснула серебристо-стальная река, она
спохватилась и, ориентируясь по номерам домов, вернулась назад.
Пансион представлял собой довольно угрюмое четырехэтажное
здание из темно-красного кирпича. Местами кирпич повыкрошился, отчего фасад
казался каким-то щербатым, но в вестибюле оказалось неожиданно чисто. Правда,
на всем здесь лежала печать некоторого запустения и ветхости. Пахло пригорелым
жиром с кухни и почему-то кошками. Габриэла снова почувствовала себя одинокой —
столь разительным был контраст с безупречным монастырским порядком, где каждый
день мылись полы, а краска на стенах и штукатурка постоянно подновлялись.
Пока Габриэла осматривалась, из боковой двери выглянула
пожилая женщина в очках с толстыми линзами, одетая в домашний байковый халат и
тапочки. Ее седые волосы были собраны на затылке в тугой пучок.
— Что вам угодно? — спросила она с сильным
акцентом, который Габриэла сразу же определила как чешский или польский.
— Я… Скажите, у вас сдаются комнаты? Я прочла в газете
объявление и пришла…
— Может, и сдаются. — Женщина смерила Габриэлу
подозрительным взглядом. У нее действительно была свободная комната, которую
она уже давно не могла сдать, однако к выбору постояльцев мадам Босличкова
подходила весьма и весьма строго. Проститутки, наркоманы, пьяницы и прочая
шантрапа были ей совершенно не нужны. Правда, эта девица не была похожа на
проститутку или скандалистку, но уж больно молодо она выглядела, да и одета
бедновато. «Быть может, она просто сбежала от родителей?» — подумала мадам
Босличкова. Если девчонка окажется несовершеннолетней, значит, рано или поздно
в пансионе появится полиция. Кому же это понравится? Мадам Босличкова считала
свой пансион достаточно респектабельным и старалась сдавать комнаты людям
пожилым, которые аккуратно вносили плату, не водили женщин, не напивались, не
буянили, не курили и не готовили в комнатах, не включали музыку на всю катушку
в любое время дня и ночи. Проблемы с ними начинались, только когда кто-то из
пожилых постояльцев заболевал или умирал, но это случалось не так уж часто.
Разумеется, мадам Босличкова допускала, что среди молодежи тоже попадаются
приличные люди, но предпочитала не рисковать.
— У вас есть работа, мисс? — осведомилась хозяйка.
— Нет… Пока нет. — Габриэла смущенно
потупилась. — Я как раз ищу место, и мне надо где-то остановиться.
— Вот найдешь работу, тогда и приходи, — несколько
грубовато отрезала мадам Босличкова. Девчонка вовсе не была похожа на дочку
богатых родителей, которые стали бы вносить за нее плату. Мадам Босличкова, что
вполне естественно, очень не любила тех, кто задерживал плату за
комнату. — Кстати, откуда ты? — спросила мадам Босличкова, несколько
смягчаясь.
Габриэла видела, что хозяйка ей не доверяет, и, откровенно
говоря, не могла ее винить. Она не знала, как объяснить ей то, что у нее нет ни
дома, ни работы, словно ее только что выпустили из тюрьмы. Ужасное черное
платье тоже не могло внушить хозяйке доверия.
— Я из Бостона, — сказала она первое, что пришло в
голову. — И только сегодня приехала в Нью-Йорк.
Мадам Босличкова кивнула. С каждой минутой она почему-то все
больше и больше верила этой странной худой девушке с пронзительными голубыми
глазами.
— И какую работу ты хотела бы?
— Какую-нибудь, — честно ответила Габриэла. —
Что-нибудь не слишком сложное…
— Здесь, на Второй авеню, много небольших
ресторанчиков. А на Восемьдесят шестой улице полным-полно немецких закусочных.
Думаю, там ты обязательно на что-нибудь наткнешься… на первое время, —
посоветовала мадам Босличкова, которой стало очень жаль Габриэлу. Она нисколько
не походила на наркоманку, хотя и выглядела изможденной и бледной, словно после
тяжелой болезни. В том, как она держалась и как разговаривала, было что-то
настолько подкупающее и располагающее к себе, что мадам Босличкова сдалась.
— У меня есть маленькая комнатка на верхнем этаже.
Можешь на нее взглянуть… Впрочем, ничего особенного. Ванная одна на три
комнаты; ею придется пользоваться по очереди с другими постояльцами.
— Сколько?.. — с тревогой спросила Габриэла,
подумав о своих более чем скромных средствах.
— Триста долларов в месяц, без питания. Готовить в
комнате не разрешается — никаких кипятильников, электрокастрюль и прочего!
Обедать и ужинать можно в городе, я разрешаю приносить домой только гамбургеры,
пиццу и тому подобное.
Впрочем, мадам Босличкова понимала, что с Габриэлой этих
проблем не будет. Она выглядела так, словно питалась одним святым духом.
— Так будешь смотреть комнату?
— Да, пожалуйста, если вам не трудно, — ответила
Габриэла, и мадам Босличкова снова отметила про себя, как вежлива и как хорошо
воспитана эта странная девушка. Современная молодежь, как успела заметить
хозяйка, редко бывала почтительна, и к тому же молодые люди то и дело вставляли
в речь всякие жаргонные словечки… За все двадцать лет, что мадам Босличкова сдавала
комнаты, у нее в пансионе не было ни одного хиппи, и она искренне этим
гордилась.
По пути на верхний, четвертый, этаж хозяйка спросила у
Габриэлы, любит ли она кошек. Мадам держала их целых девять штук, чем и
объяснялся сильный запах в вестибюле. Габриэла ответила, что не имеет ничего
против этих грациозных и милых животных. У нее самой была знакомая кошка —
белая в рыжих пятнах плутовка, которую она подкармливала объедками с
монастырской кухни, а та в благодарность ловила в кладовке мышей или сидела неподалеку,
пока Габриэла работала в огороде.
