— Религия подразумевает служение высшему божеству, — ответил Гонинан, — но, как это часто бывает со всем, что не имеет четкого материального воплощения, границы религии колеблются в зависимости от подхода. Одни ищут в ней утешения, другие — надежду на лучшую долю в загробном мире, третьи — просветления, но есть и такие, кто рассматривает ее как Путь к власти, уже не предполагающий служения. А Путь этот, в свою очередь, меняется в соответствии с тем, кто на него ступает — даосист или Алистер Кроули.
— А кто это такой? — поинтересовалась Джейни.
— Вообще-то он корнуоллец. Родом из Плимута. Кто-то ненавидит его, кто-то превозносит… Все опять же упирается в личность человека, который высказывает свое мнение.
— Кроули был очень злым, — заметила Клэр. — Проповедовать его учения могут только чудовища.
Гонинан покачал головой:
— Это все равно что осудить всех без исключения христиан за святую инквизицию или свойственный им и по сей день фундаментализм. Конечно, сам Кроули обладал несколько извращенным мировоззрением, но ведь при этом в его работах было немало и мудрых мыслей. Как позднее у Рона Хаб-барда
[48]
.
— А он кто такой? — поинтересовалась Джейни.
— Основатель сайентологии.
Джейни приходилось встречаться с сайентологами — они не раз останавливали ее на улицах Лондона с предложением ответить на вопросы какого-нибудь теста.
— Я не знала, что Хаббард тоже извращенец, — удивилась Клэр.
— А я этого и не говорил, — улыбнулся Гонинан. — Я вспомнил о нем, чтобы показать вам на живом примере, как чье-то учение может быть отвергнуто большинством — чаще всего даже не потрудившимся как следует с ним ознакомиться, и вместе с тем содержать в себе элементы вечных истин. Все, что сделал Хаббард, — это облек их в более понятную для своих современников форму. Должен заметить, прием неновый, но, в конце концов, в каждой религии присутствуют отголоски предшественниц.
— По-вашему, — сморщила лоб Джейни, — важна не столько сама религия или личность ее основателя, сколько то конкретное толкование, которое дают ей ее последователи?
— Именно. Что снова возвращает нас к Джону Мэддену и Ордену Серого Голубя. Догматы этого сообщества практически ничем не отличаются от универсальных истин, лежащих в основе всех мировых религий, но по вине своих членов, и в особенности, основателя, Джона Мэддена, этот Орден превратился в крайне опасную секту.
— Что делает людей такими жестокими? — спросила Джейни. — Не только в Ордене Серого Голубя, а вообще?
— Боюсь, что сама человеческая природа. Человек подсознательно стремится к контролю над себе подобными и над окружающей средой. Он хочет править безраздельно и изменять все, с чем сталкивается.
— Пожалуй, — задумчиво кивнула Клэр. — Но если бы мы этого не делали, то до сих пор жили бы в пещерах и глодали кости.
Гонинан расхохотался:
— Я не луддит
[49]
, так что позволю себе с вами согласиться. Преимущества, которые дают наука и техника, крайне важны для развития нашего биологического вида. Но, как и религия, наука зависит от того, кто является ее носителем. Если бы она занималась поисками лекарств от рака и тому подобным, я бы приветствовал ее обеими руками. Но взгляните, к чему сводятся ее открытия в действительности: изобретение новых дезодорантов и разработка все более и более страшного оружия массового поражения. С одной стороны, никакой заботы о духе, с другой — ни малейшей жалости даже к земле. Тысячи акров леса уничтожаются каждый божий день, озоновый слой планеты стремительно истощается, а сильные мира сего продолжают спорить о том, сколько ядерного оружия они имеют право сохранять за собой. Они напоминают мне детей, которые так увлеклись борьбой за лидерство во дворе, что в упор не видят огромного, настоящего мира, начинающегося за воротами…
Лицо Гонинана покраснело, в голосе звучали металлические нотки, а глаза сверкали. Он отвернулся и стал смотреть на бухту и на круживших над ней чаек. Судя по всему, наблюдение за птицами успокоило его, поскольку спустя некоторые время он вновь обратился к девушкам:
— Прошу прощения. Я пережил Вторую мировую войну, а теперь вот вынужден констатировать, что со времен падения рейха мировое зло лишь окрепло.
Гонинан провел пальцем по гладкой поверхности каменного выступа и добавил:
— Я люблю этот мир. Люблю и хочу сделать все, чтобы оставить его в лучшем состоянии, нежели то, в котором он находился в момент моего появления. Однако я понимаю, что этому не суждено сбыться, — никто не в силах изменить мир в одиночку. Я никогда не сдамся, однако вряд ли мое упорство поможет — ведь наши успехи такие скромные и редкие, а неудачи такие крупные и частые. Бороться с ними — все равно что пытаться усмирить шторм голыми руками…
Джейни слушала Гонинана со смущением. Не то чтобы она была не согласна с тем, что он говорил, — скорее, да; просто она никак не ожидала от него такого странного монолога.
— Суть моего конфликта с Мэдденом, — продолжал Гонинан, — заключается в том, что у него, в отличие от меня, есть реальная возможность повлиять на положение вещей, но он ею не пользуется. Вся его жизнь посвящена служению самому себе.
— Кажется, вы не уступаете ему в знаниях, — заметила Джейни. — Почему же вы не основали собственный орден?
— В молодости я подумывал об этом. Но, приобрети я власть, равную той, что имеет сейчас Мэдден, я уже не был бы собой.
— Но если это могло сделать жизнь на земле лучше…
Гонинан покачал головой:
— Полагаю, что, однажды побывав на вершине мира, я стал бы заботиться о нем не больше Мэддена. Возможно, это прозвучит банально, но, используя оружие врага, мы невольно уподобляемся ему, совершенно независимо от того, насколько благими были наши намерения изначально…
Гонинан рассказал Джейни и Клэр о становлении Мэддена и учреждении Ордена Серого Голубя, чтобы дать полное представление об этом человеке.
— А его магия, она какая? — поинтересовалась Джейни. — Просто интуиция, с помощью которой он манипулирует людьми?
— Нет. Его магия настоящая.
— Но…
— Вспомните мифы и легенды.
— Вы намекаете на то, что они основаны на реальных событиях? — удивилась Клэр.
— Отчасти. Мифы помогают нам объяснять непонятное и допускать невероятное. Посредством их мы взаимодействуем с духом мира, или, говоря языком Юнга, с „расовым“ бессознательным. Ведь, несмотря на различное происхождение, все мифы перекликаются друг с другом, и именно это в конечном счете позволяет им объединять и нас.
