Я сижу рядом с главным лифтом, где они устраивают мастерскую Санты после Хэллоуина. В воздухе запах картошки фри и жидкости для мытья полов. Солнце сквозь окно в крыше светит летней жарой, и я избавляюсь от слоев — куртка, шапка, перчатки, свитер. Я теряю семь фунтов за полминуты, чувствую, что могу парить рядом с лифтом. Надо мной поют крошечные коричневые птицы. Никто не знает, как они попали внутрь, но они живут в торговом центре и чудесно поют. Я лежу на скамье и наблюдаю, как птицы прошивают теплый воздух до тех пор, пока солнце не становится таким ярким, что я боюсь оно прожжет дыры в моих глазных яблоках.
Мне, вероятно, следует кому-нибудь рассказать, просто рассказать кому-нибудь. Покончить с этим. Выпустить это, выболтать это.
Я хочу снова оказаться в пятом классе. Это глубокий мрачный секрет, почти такой же, как другой. В пятом классе было просто — достаточно большая, чтобы играть на улице без мамы, недостаточно взрослая, чтобы уходить из квартала. Поводок безукоризненной длины.
Мимо не спеша проходит охранник. Он изучает восковую женщину в окне Сирс, затем бредет обратно, уже другим путем. Он даже не беспокоится о фальшивой улыбке или «Вы не заблудились?».
Я не в пятом классе. Он возвращается в третий раз, его палец на рации. Он меня сдаст полиции? Пора искать автобусную остановку.
Я провожу остаток дня в ожидании 2-48, так что это не слишком отличается от школы. Я считаю, что выучила важный урок, так что следующие несколько дней выставляю мой будильник на более ранее время. Я просыпаюсь вовремя четыре дня подряд, захожу в автобус четыре дня подряд, еду домой после школы. Мне хочется кричать. Я думаю, что мне необходим время от времени выходной.
Взламываем код
Волосатик купила новые серьги. Одна пара свисает вниз до самых ее плечей. Другая пара с колокольчиками, как те, что Хизер подарила мне на рождество. Думаю, я больше не смогу носить свои. Следовало бы издать закон. На английском — месяц Натаниэля Хоторна. Бедный Натаниэль. Знает ли он, что мы с ним делаем? Мы читаем «Алую букву», одно предложение за раз, раздирая его и пережевывая его косточки.
Это все СИМВОЛИЗМ, говорит Волосатик. Каждое слово, выбранное Натаниэлем, каждая запятая, каждый абзацный отступ — это все сделано с определенной целью. Чтобы получить у нее хорошую оценку, мы должны понять, что в действительности он хотел сказать. Почему он не мог просто сказать то, что имел в виду? Они бы прикрепили алые буквы ему на грудь? «Б» — сокращение от «болван», «Н» — сокращение от «непосредственный»?
Я не могу плакаться слишком долго. Часть этого забавна. Это как код, взламываем его голову и находим ключ к его секретам. Как чувство абсолютной вины. Конечно, мы знаем, что священник чувствовал вину, и Эстер чувствовала вину, но Натаниэль хочет, чтобы мы знали, что это нечто важное. Если бы он просто повторял «она ощущала вину, она ощущала вину, она ощущала вину» это была бы скучная книга и никто бы ее не купил. Так что он разместил такие СИМВОЛЫ, как погода, свет и тень, чтобы показать нам чувства бедной Эстер.
Мне интересно, пыталась ли Эстер сказать «нет». Она похожа на тихоню. Мы могли бы быть вместе. Я вижу нас, живущих в лесу, ее с буквой «А», себя, наверное, с «С» или «Т». «Т» — сокращение от «тихая», сокращение от «тупая», сокращение от «трусливая». «С» — сокращение от «слабоумная». Сокращение от «стыд». Так что разгадывание кода было интересно на первом уроке, но немного спустя превратилось в тягомотину. Волосатик задалбывает этим до смерти.
Волосатик:
— Описание дома с кусочками стекла, вмурованными в стену — что это значит?
В классе чрезвычайная тишина. Муха с затихающим жужжанием бьется в холодное окно. В коридоре хлопает шкафчик. Волосатик сама отвечает на свой вопрос.
— Подумайте, на что это было бы похоже, стена с вмурованным в нее стеклом. Оно бы… отражало? Искрилось? Сверкало в солнечные дни, может быть. Давайте, люди, мне не следует делать это самой. Стекло в стене. Сейчас мы используем его на верхушках тюремных стен. Хоторн указывает нам, что дом — это тюрьма или, может, опасное место. Оно ранит. Теперь я попрошу вас привести несколько примеров с использованием цвета. Кто может перечислить несколько страниц, на которых описан цвет?
Муха жужжит прощальное жжж и умирает.
Рэйчел/Рашель, моя бывшая лучшая подруга:
— Кого волнует, что обозначают цвета? Откуда вы знаете, что он хотел сказать? Я хочу сказать, он что оставил еще одну книгу под названием «Символизм в моих книгах»? Если нет, то вы может просто выдумать все это. Неужели кто-то действительно думает, что этот парень просто сел и напихал в свою историю все виды скрытых символов? Это просто история.
Волосатик:
— Это Хоторн, один из величайших романистов Америки! Он ничего не делал случайно — он был гением.
Рэйчел/Рашель:
— Я думала, мы здесь высказываем свои мнения. Мое мнение, что это трудно читать, но часть, где Эстер попадает в неприятности, а этот проповедник почти их избегает, что ж, это хорошая история. Но я думаю, что вы ошибаетесь по поводу всего этого символизма. Я ничуть в это не верю.
Волосатик:
— Ты говоришь своему учителю математики, что не веришь, будто три умноженное на четыре равно двенадцати? Что ж, символизм Хоторна как умножение — поймешь однажды, и он станет ясен, как день.
Звенит звонок. Волосатик преграждает двери, чтобы выдать нам домашнее задание. Эссе в пятьсот слов о символизме и о том, как найти скрытые значения у Хоторна. В коридоре весь класс вопит на Рэйчел/Рашель.
Вот что получаешь за откровенное высказывание.
Угнетенный
Мистер Фримен опять нашел способ обойти руководство. Он нарисовал на классной стене имена всех своих учеников, а затем дорисовывает столбец за каждую прошедшую неделю занятий. Каждую неделю он отмечает нашу успеваемость и делает запись на стене. Он называет это необходимым компромиссом.
Напротив моего имени он нарисовал знак вопроса. Мое дерево застыло. Детсадовцы могли бы вырезать дерево куда лучше. Я перестала считать количество испорченных мной кусков линолеума. Мистер Фримен оставил их все для меня. Тоже неплохая вещь. Я умираю от желания попробовать что-нибудь другое, что-нибудь полегче, вроде попытаться спроектировать целый город или скопировать Мону Лизу, но он не хочет уступать. Он предлагает попробовать разные материалы, так что я рисую фиолетовой краской пальцами. Краска покрывает мои руки, но ничего не делает для моего дерева. Деревьев.
На полке я нахожу книгу с пейзажами, полную иллюстраций каждого паршивого, когда-либо росшего дерева: платан, липа, осина, ива, ель, тюльпановое дерево, каштан, вяз, ель, сосна. Их кора, цветы, ветви, иглы, орехи. Я ощущаю себя настоящим лесником, но не могу сделать то, что должна. В последний раз мистер Фримен говорил мне что-то хорошее когда я сделала эту дурацкую штуку из костей индейки.
