— А что, ее не бывает? — спросил он.
— Да откуда? — горестно всплеснула она прозрачными ладошками. — Просим — не допросимся. Да когда и дают, тоже радости мало. Ведь это смерть — непроверенная, несвежая кровь, а нам и такую иногда присылают…
— Так как же вы обходитесь?
— А свою достаем, — ответила она просто.
«Ах ты золотце мое, — подумал он. — Она делится своей кровью с заключенными. И как такой солнечный зайчик только и попал сюда? Хотя вот доктор Гааз… Святой доктор. Главный врач тюремной инспекции. Упал в остроге на колени перед царем: «Государь, помилуйте старика». И тот помиловал».
Однажды, когда она выслушивала его, зашел тот высокий, светловолосый, светлоглазый, похожий не то на Христа, не то на философа Хомякова, молодой интеллигентный врач, который однажды его перевязывал, а неделю тому назад заходил в его камеру вместе с прокурором. Поздоровался, поманил Березку, отвел ее к окну. Они о чем-то тихо поговорили. Он услышал имя «Штерн», потом, погодя, несколько раз «Нейман» и застыл в бессильной злобе. И до нее, значит, дотянулись эти грязные мартышечьи лапы.
— Не знаю, что он теперь еще выдумает, — сказал врач. — Но шум идет. — И быстро вышел из комнаты. А она так и осталась у окна в каком-то оцепенении.
«Ах ты моя бедная, — подумал он, — так с кем же тебе приходится иметь дело: Нейман, Штерн, этот ублюдок. И он, наверно, еще он, главный, вот — приходит, упрекает, грозит! И меня не постеснялся. Ах ты Господи!»
Он хотел что-то сказать ей, но она быстро попрощалась, ушла, и с тех пор он ее больше не видел.
А через неделю пришел коридорный и вызвал его на разговор с прокурором.
Он встал и оделся. Пожалел, что и сегодня ее не было и ему не с кем попрощаться. Так — он знал — вызывают в конец коридора для исполнения приговора.
В маленьком кабинете собрались четверо. Двоих из них, прокурора Мячина и Гуляева, он уже знал. Двоих других — они были в штатском и сидели у стены — он видел в первый раз. Гуляев, маленький, хилый, черно-желтый, с великолепным блестящим зачесом, сидел за столом. Перед ним лежала голубая жестянка «Жорж Борман». Мячин стоял возле окна. Когда завели Зыбина, Гуляев удивленно посмотрел на прокурора и развел руками:
— Ну что же вы мне говорили, что Георгий Николаевич не встает. Да он совсем молодцом, — сказал он. — Садитесь, Георгий Николаевич, есть разговор. Но, во-первых, как себя чувствуете?
— Хорошо, — ответил Зыбин. — Спасибо.
— Ну и отлично. Нет, не на стул, а к столу садитесь. Вот напротив меня. Ну я же говорю вам, что археолог Зыбин ни в огне не горит, ни в воде не тонет. Так вот, Георгий Николаевич, могу вас обрадовать, дело ваше закончено, мы расстаемся, и поэтому… Но прежде всего вот… узнаете?
Он открыл голубую коробку.
Это было золото, частички чего-то, какие-то краешки, пластинки, бледно-желтые, тусклые, мутные, цвета увядшего березового листа — это было поистине мертвое золото, то самое, что высыпается из глазниц, когда вырывают засосанный землею бурый череп; то, что мерцает между ребер, осаживается в могилах. Словом, это было то археологическое золото, которое никогда ни с чем не спутаешь. Мгновенно забыв про все, Зыбин смотрел на эти бляшки, крошечные диски, сережки, крючочки, какие-то спиральки и фигурки людей, лошадей, зверей.
В кабинете было тихо. Гуляев значительно взглянул на Мячина.
— Откуда это все? — спросил Зыбин.
— А вот еще, — улыбнулся Гуляев, выдвинул ящик стола и вынул другую коробку, длинную картонную, с золотой надписью «Пьяная вишня». В ней на вате лежал кусок узорной золотой пластины, та самая серединная и самая большая часть ее, без которой диадема была бы только двумя фрагментами, а не диадемой.
Зыбин взял ее, посмотрел и сказал:
— Да, теперь она вся. А я уж думал, что все пропало.
— Вот нашли, — улыбнулся Гуляев.
— А могла бы и пропасть, — сказал с упреком прокурор. — Если бы мы еще помешкали и не приняли энергичных мер, то и пропала бы. Ведь вы месяц крутили нам головы.
— Месяц? — спросил Зыбин. — А не больше? Неужели только месяц прошел?
Он поднял глаза на прокурора.
— Ну так что? — спросил он в упор.
И прокурор сразу осел от его тона.
— Не будем, не будем считаться, Георгий Николаевич, — сказал он быстро. — Все хорошо, что хорошо кончается. Вот все здесь. И у меня к вам только один вопрос: вы знали, где все это находится?
— А вы? — спросил Зыбин.
— Георгий Николаевич, — засмеялся Мячин, — вы опять за свое? Нет, вы отвечайте мне, а то мы окончательно запутаемся. Чтобы окончить дело, нам надо еще один протокол, но четкий, ясный, короткий. Понятно? Постойте. — Гуляев закрыл обе коробки. — Не так. Мы, Георгий Николаевич, теперь поняли, зачем вы ездили на Или. Но почему же вы нам сразу не сказали этого?
— А что я должен был вам сказать? — спросил Зыбин.
— Да, по существу, только одно: где эти вещи были действительно найдены.
— А где они были действительно найдены? — спросил Зыбин.
— Ну на Или, конечно, — ответил Гуляев.
— Так. А что же тогда было на Карагалинке? — опять спросил Зыбин.
— Как на экзамене, ей-богу! На Карагалинке ровно ничего не было — ни камня, ни золота. Было на Или в разграбленном кургане. И вы это поняли сразу же. Но, надо отдать вам должное, заморочили вы нас здорово. Мы смотрели ваши выписки из «Известий Томского университета за 1889 год», где список всех илийских курганов, и все-таки не понимали, в чем дело, зачем он вам и почему лежит в папке «Диадема».
Зыбин помолчал, а потом спросил:
— Так зачем же тогда эти люди приходили в музей?
— И это вы отлично поняли. Потому и пришли, что не знали, что они такое отыскали, действительно это золото или медяшки. Хотели проверить, получить ответ. Но ответить было некому, вы находились в горах, а директора без вас они обвели вокруг пальца как маленького. Вот это все так и получилось.
— Да, действительно, попал в музей душка военный. Он и директорствует-то, на солнце оружьем сверкая, — усмехнулся Мячин.
— Директор тут ни при чем, — сказал быстро Зыбин и зло посмотрел на прокурора.
Мячин взглянул на Гуляева, и они оба рассмеялись.
— Ладно уж, не пугайте его, — махнул рукой Гуляев, — не наша это забота — проверять директоров. Но что шляпа он, то верно, шляпа! Это он и сам сейчас признает. А-а! Да не в нем в конце концов дело. Вот вам-то зачем все это было нужно? Сказали бы нам все сразу.
— А что было бы? — усмехнулся Зыбин.
