– Нет, что ты, – смягчилась Лисонька. – Вовсе нет. Сердце у
него давно было больное. Еще когда узнал про... – она запнулась, – про
Алексееву погибель, то стал прихварывать, а тут и вовсе... – Она вновь
запнулась, нахмурилась и принужденно продолжила: – Устал он, вот и... Не до
свадьбы нам было. Мы с Павлом Александровичем и, конечно... то есть, я хочу
сказать, вообще все очень встревожились. Дело шло о жизни и смерти, но теперь,
благодарение богу, все позади!
Она перекрестилась, и Елизавета задумчиво последовала ее
примеру. Она вспомнила ястребиный взор князя Михайлы Иваныча, его смуглое,
красивое лицо, крепкое сложение – все черты сильного, бодрого, отнюдь не
старого еще человека: ведь ему было чуть за пятьдесят, – и не могла не
удивиться внезапности хвори, так надолго свалившей дядюшку в постель. Нет,
Лисонька явно что-то недоговаривала, но более всего озадачило Елизавету
выражение, с каким сестра смотрела на нее. Казалось, Лисонька старается больше
узнать, нежели поведать.
Но о чем узнать? Нечистая совесть Елизаветы мигом подняла
тревогу: а вдруг до Измайлова дошли слухи о краже неизвестным злоумышленником
записных книг из Успенской церкви? С помощью Вайды концы Елизаветиного прошлого
канули в воду, но, конечно, слухов и толков об сем странном ограблении (ни
утварь церковную, ни золотые и серебряные оклады вор не тронул, как и ларчик с
многочисленными пожертвованиями, забытый, как на грех, священником в алтаре)
пресечь было невозможно...
Впрочем, тут же Елизавета сама над собою усмехнулась: как
увязать ее имя с происшествием, случившимся более полугода назад?! Но совесть
продолжала мучить: возможно, до Измайлова докатилось эхо из Работок? Возможно,
сыскались люди, знавшие прошлую связь графини Строиловой с разбойничьим
атаманом?.. Нет, едва ли: о сем никому не было ведомо. Разве что сам Вольной
распустил язык, но это на него не похоже. Хотя – что знает о нем Елизавета?
Былые пылкие любовники сделались врагами, и разве можно тут в чем-то
ручаться?.. Пожалуй, вся беда и впрямь в нечистой совести, которая принуждает
видеть в Лисоньке и ее поведении нечто подозрительное! Но тут она случайно
поймала озабоченный взор Татьяны, устремленный на княжну Измайлову, и поняла,
что не ошиблась – здесь что-то нечисто! Но на душе стало чуть спокойнее: что бы
там ни было, Татьяна непременно дознается.
Очень кстати появилась Агафья с известием об ужине: день
клонился к вечеру. Елизавета подхватила сестру под руку и повлекла ее в дом,
постаравшись прогнать все свои сомнения. У нее гостья – дорогая, долгожданная
гостья!
Похоже, ее радость передалась и всему дому, ибо Елизавета не
могла припомнить, когда еще так ослепительно сверкало столовое серебро, как в
этот вечер, так весело пыхтел самовар, так свежи были сливки, так разнообразны
соленья и варенья, так отменно вкусны кушанья, так услужливы и внимательны
слуги. Лисонька тотчас пленила всю дворню своей веселой, безыскусной прелестью,
и, вспомнив, как ее саму встретили поначалу в Любавинe, Елизавета только
вздохнула: она умела безо всякой зависти ценить преимущества других людей перед
собою и восхищаться ими вполне искренне.
Закончив ужин, пошли смотреть дом. Тут уж Елизавете было чем
гордиться! Все это время, как получила любавинскую усадьбу в свою полную
власть, она исподволь оживляла безжизненно-пышную обстановку, покупая в городе
то картины, к которым пристрастилась еще в Италии, то красивую бронзу и фарфор,
то новые книжки, и сейчас с удовольствием наблюдала за Лисонькиным восторгом:
сестра, как никто другой, сумела оценить ее вкус, затраты, старания! «Ах, как
чудесно, как чудесно было бы, живи она всегда рядом, чтобы мы могли видеться в
любое время!» – мелькнула мысль, но тут же и растаяла без следа, потому что
Лисонька, вновь устремив на Елизавету все тот же испытующий пристальный взор,
вдруг спросила вкрадчиво:
– Тоскуешь ли ты по своему мужу?
«Да! О да!» – чуть не вскрикнула Елизавета, но тут же
сообразила, кого имеет в виду Лисонька: уж, конечно, не брата своего! А потому
ответила, не заботясь, насколько грубо прозвучит сие признание:
– Нет. Нет! Наш брак свершился по принуждению и был для меня
столь тягостен, что лишь по смерти Валерьяна я вздохнула свободно и перестала
опасаться за жизнь свою.
Лисонька сочувственно покачала головою:
– По принуждению? Но почему ты противилась? Тебе не по нраву
был граф или ты ощущала некое препятствие к свершению сего брака?
Сердце Елизаветы глухо стукнуло в горле. Опять показалось,
что голос Лисоньки звучит как-то особенно, словно она знает что-то... Знает,
каково было сие препятствие! Но этого никак не могло статься, а потому
Елизавета нашла в себе силы отвечать спокойно:
– Препятствие заключалось в том, что ни я, ни муж мой не
любили друг друга. Вдобавок была женщина, более достойная сделаться его женою,
чем я. – Щелканье ножниц на миг отдалось в ее памяти погребальным звоном, и
Елизавета даже поежилась от сего воспоминания. – Я вдовею уже второй год,
однако до сих пор мне мучительно вспоминать пору супружества.
– Да, да, прости, – задумчиво произнесла Лисонька, с
преувеличенным вниманием следя за игрой закатных лучей на затейливом
канделябре, изображавшем обнаженную женскую фигуру, воздевшую руки жестом
отчаяния. – Ты не любила графа... Я понимаю, я понимаю! Но неужто твое сердце
до сих пор ожесточено, не заполнено новой любовью? – И глаза Лисоньки с таким
вниманием приковались к лицу Елизаветы, что та враз поняла: вот он, тот вопрос,
ради коего сестра приехала в Любавино. Вот что хотела она выведать!
Но зачем? Зачем? Зачем ей это нужно?!
Елизавета невидяще скользнула по сафьяновым, с позолотою,
корешкам многочисленных книг, стройно выстроившихся в тяжелых, темного дерева,
шкафах, словно искала у них помощи.
Да как смела Лисонька явиться сюда с этими расспросами?
Пусть даже до нее дошли слухи о Вольном, о том, что к графине Строиловой
хаживал в Нижнем любовник, – кому до сего есть дело?! Да и разве может хоть
кто-то, прежде всего благонравная, девственная невеста князя Румянцева, понять,
как умеет изнурить женщину злая, темная сила одиночества, как искушает бес
похоти, как яд похоти медленно травит и убивает голодную плоть... и как все
сильнее алчет похоть по мере того, как ее питают? Тут даже праведник согрешит –
да еще и благословит грехи свои! Ничего не зная о сестре, не понимая ее натуры,
Лисонька смотрит на нее с осуждением (было ли, нет ли такое на самом деле,
Елизавета, ослепленная вспышкою внезапной ярости, уже не могла бы сказать
наверное, но ей чудилось, что это так) – а почему? За что?
