– Это что же, в Немачские земли? – перебил Арсений, доселе
сидевший тихо. – Нет, уж лучше осман с саблей, чем шваб с пером!
– Вот правда! – энергично кивнул Георгий. – Как здоровое
яблоко портится, когда оно лежит вместе с гнилым, так природная сербская раса
подвергается порче, переносимой на нее господствующей инородной расою. Принимая
магометанство, люди сербского племени становятся в ряды чужого, завоевавшего их
народа. Принимая католичество, сербы впадают в совершенную безнародность.
– Католичество! – проворчал Миленко. – Венценосцы небось
орудуют?
– Ты знаешь о венценосцах? – Глаза Георгия потемнели.
– Еще бы! – мрачно ответил молодой серб. – Они сгубили мою
семью, они сломали мою жизнь.
– И мою, – вздохнул Георгий. – Но понял я это совсем
недавно. Раньше слишком мало знал о них...
– За что они так с нами? – спросил Миленко с детским
возмущением. – Что мы им сделали?!
– Православие – всей Европе гвоздь в сапоге, заноза в теле.
С сербами Орден столь яростен, потому что мало народов, которые так упорны в
православии. Ведь патриотизм здесь слился с верою! Орден считает, что
мусульманство – очень опасная религия для Европы, но в борьбе с православными
вполне годится. Европа умеет ставить сербов и русских как щит на пути османов,
спасая себя, но не заботясь о том, что турки кусают нас, как ядовитые змеи...
– Вот так и бывает, – развел руками Алексей. – Магометане не
сомневаются, что именно они – избранники бога. Католики верят, что они – орудие
божие для уничтожения православных. Даже славяне, исповедующие католическую
веру, с презрением смотрят на своих православных братьев. Вот хоть бы у вас –
их именуют презрительно влахами, мужиками! Но когда же мы, влахи, исполнимся
веры в свое божественное предназначение, когда поймем, что бог недаром же
призвал нас на свет, что и нам, славянам, должно трудиться духом, как и другим
народам, потому что не хлебом же единым жив человек?!
Горячо выкрикнув эти слова, Алексей смутился, не ожидая от
себя подобного красноречия, но тут же приободрился, увидав, как просияла улыбка
на лице Георгия, словно солнце в горах.
– У нас в Сербии мало образованных людей, которые могут
просвещать народ и напоминать ему, что сила славянского племени – в его
единстве. Хорошо, если одним из таких людей станет русский.
– Я, что ли? – усмехнулся Алексей. – Я, что ли, говорить
буду? Да я только и могу, что водити битку с неприятелем!
[24]– щегольнул он
запомнившимся словцом. – Только драться и умею. Что с меня проку не в бою? Кому
я что поясню?
– Ты прежде всего сам должен понять, что, защищая Сербию, мы
защищаем и Россию, – твердо сказал Георгий. – Магометане и католики боятся
дружбы славян с нами, потому что от этого Россия сделалась бы еще сильнее. А
ведь сербы – родные братья наши. Что же ближе человеку, как не судьба его
родного брата? А что говорится о человеке, то должно быть сказано и о народе.
Что ближе русскому народу, как не судьба славян?
– Да я что, – неловко улыбнулся Алексей. – Я и так решил
остаться. Мне и уезжать-то некуда. В России меня никто не ждет, а здесь вон
побратим, – он кивнул на Миленко.
– И все-таки когда-нибудь ты вернешься, – улыбнулся Георгий.
– Вернешься, чтобы рассказать в России о Сербии, чтобы помогать Сербии оттуда,
издалека, – произнес Георгий, так пронзительно глядя на Алексея, словно
прозревал будущее. – Но пока – пока ты наш, ты здесь. Однако я до сих пор не
знаю твоего имени. Как зовут тебя, сын?
«Алексей Измайлов», – хотел ответить тот, но промолчал. «Лех
Волгарь!..» – но и так он не смог назваться. Это были старые имена,
принадлежавшие прошлому, они отжили свое, а его теперь ожидала иная судьба,
иная жизнь. Он рассеянно оглянулся на Арсения, который с любопытством ожидал
ответа, – и вдруг ответ явился сам собой.
– Вук Москов! – отрапортовал Алексей, ощутив необычайную
свободу и легкость, словно это имя стеною отгородило его от мучительных
воспоминаний. – Зовем се Вук Москов! – повторил он по-сербски – и невольно
расхохотался, увидав, как ужаснувшийся Арсений торопливо сотворил крестное
знамение.
Глава 11
Бела Рада
Они уже почти добрались до Сараева, когда Миленко вдруг
свернул западнее города, к селу, называвшемуся Планински Слап, хотя никакого
слапа, то есть водопада, в этих краях не было, – и только тогда признался, к
каким таким родственникам он стремился. Это была семья его нареченной невесты!
Вук даже осерчал на скрытного побратима. Оказывается, Миленко просто не был
уверен, что слово, данное ему Милорадом Баличем, остается в силе после четырех
лет разлуки, – а главное, что черноокая Бояна по-прежнему ждет своего жениха.
Однако по пути он повстречал старого знакомца, который подтвердил: слово Балича
и его дочери неизменно. Теперь Миленко с легким сердцем мог ехать в Планински
Слап, в задругу Балича.
Задругою у сербов называлась община, состоящая из нескольких
усадеб – куч. Балич был домачином, кучным старейшиной, и принадлежал к тому
типу ловкого, удачливого серба, владельца изрядного хозяйства, который ловко
торгует, извлекает всяческую выгоду из земельного надела и прочего имущества –
и в то же время превыше своей выгоды ставит выгоды своего народа. Это был
истинный риштянин, для которого брак дочери с Миленко Шукало, не имевшим ни
кола ни двора, но пострадавшим от католиков, побывавшим в России и готовым
голову положить за Сербию, был неизмеримо более почетен, чем свадьба с
каким-нибудь тихим, спокойным, осторожным земледельцем, боящимся турку или
швабу слово поперек сказать. В усадьбе Балича нередко находили пристанище
гайдукские отряды – и в то же время он исправно платил дань османам, стараясь по
мере сил не ссориться с ними, действуя вполне в духе русской пословицы: «Наши
топоры молчали до поры!» Радость Балича при встрече с Миленко и его
сотоварищами, вместе с ним бежавшими из «османска затворанья», была столь
велика, что он сам вызвался сопровождать их по своей усадьбе, как самых дорогих
гостей.
Балич понравился Вуку с первого взгляда.
Ему было лет пятьдесят, но никто не дал бы и сорока этому
высокому и стройному, смуглому мужчине с орлиным носом и длинными каштановыми
усами и кудрями без малейших признаков седины, который двигался с легкостью
вилы [25], как говорят сербы.
