– Никак нет, ваша милость! – отрапортовал Данила. – Я его
сам должен встретить и к господину начальнику сопроводить. А уж потом...
– Никакого «потом» не будет! – прошипел Араторн. – Я сам
пойду с тобою. И горе тебе, если обманешь, понял?
– Воля ваша, воля ваша, – забормотал испуганно Данила. Его
наивный ужас доставил явное удовольствие Араторну, который добавил ему помягче:
– Вот, держи. – Послышался звон монет. – Я тебя не обижу. А
теперь иди к ней да покарауль, чтобы Кравчук какой-нибудь новой каверзы не
подстроил. Смотри же, ровно в полночь будь где условлено!
Торопливые шаги Данилы направились к двери, но Елизавета
оказалась проворнее. Вихрем пролетев по коридору, она вскочила в свою комнату.
Едва успев запереть дверь, прыгнула в постель, сунув под одеяло единственное
оружие, которое попалось сейчас под руку: суковатое поленце из охапки дров,
лежавшей возле печки, – и притворилась спящей.
Потайная дверь открылась.
– Спите, барыня? – Данила на цыпочках приблизился к ее
постели. – Проснитесь, ради Христа, я вам такое скажу...
– Нет, – перебила Елизавета, резко садясь в постели. – Это я
тебе скажу, что ты предатель! – И с этими словами она с размаху огрела Данилу
поленом по лбу.
Дело вроде бы нехитрое, однако Елизавете понадобилось
немалое время, чтобы заткнуть Даниле рот, связать ему руки и затащить под свою
кровать. И передохнуть времени не осталось: близилась полночь. Елизавета уже
четко знала, что сделает дальше. Араторн, конечно, придет в подземелье прежде
урочного часа, чтобы наверняка не упустить diavolo zingaro. Значит, Елизавете
надобно оказаться там еще раньше. Она подобрала поленце, которое уже сослужило
службу единожды – сослужит и вдругорядь, приложилась к образу Богоматери и
вышла из покоев Араторна, всей душой надеясь, что больше ей не придется
возвращаться в эту роскошную комнату, ставшую для нее истинной камерой пыток.
Она хоть и не знала точно, где выход из подземелья, все же
не сомневалась, что он таится именно в конце коридора, там, где на нее пыталась
напасть Фимка. Елизавета со всех ног поспешила туда и затаилась у стены, моля
бога, чтобы удалось опередить и перехитрить Араторна. Она вся обратилась в слух
и только благодаря этому не пропустила легчайших, почти беззвучных шагов.
Однако венценосец, если это был он, пришел сюда без свечи, без фонаря, и
Елизавета могла только слышать его, но никак не видеть.
Она мысленно чертыхнулась. Вот незадача! Этак можно
караулить до бесконечности, но ничего не укараулить, особенно если и Вайда
придет без фонаря и будет красться, как зверь лесной, бесшумно. Эй, не упустить
бы его!..
Она досадливо прикусила губу, все еще пытаясь по слуху
определить, где затаился Араторн, но это было невозможно: венценосец, чудилось,
и дышать перестал. «Ладно, – решила Елизавета, – как только Вайда объявится, я
закричу или еще что-нибудь придумаю». А пока приходилось ждать, и ожидание
показалось ей вечностью. Чудилось: она сама растворилась в кромешной тьме,
сделалась ее частицею, и даже глазам не поверила, когда по потолку вдруг
пробежал слабый отсвет, а потом откуда ни возьмись возник Вайда с фонарем в
руке.
Свет вырвал из тьмы силуэт высокого человека в рясе, который
молча метнулся к цыгану. Елизавета даже опешила: оказывается, Араторн стоял в
двух шагах от нее! Как же они друг друга не заметили? Но уж теперь-то она не
оплошает! С этой мыслью Елизавета взметнула полено – и со всего маху обрушила его
на покрытую капюшоном голову. И, не взглянув более на распростертое тело, с
радостным криком бросилась в объятия Вайды.
Она покрывала поцелуями каждый дюйм его когда-то
ненавистного лица, когда чей-то изумленный возглас заставил их отпрянуть друг
от друга. Елизавета увидела человека, склонившегося над телом Араторна.
– Кто это? – испуганно вскрикнула она, цепляясь за руку
Вайды.
– Не бойся, доченька: он – добрый товарищ мой, – успокоил
цыган, и Елизавета счастливо улыбнулась, уловив мягкие, ласковые интонации
Татьяны в его голосе. – Он мне помощник, а может, я ему. Ты его полюби и
приветь.
Однако сейчас этому человеку было явно не до любви и
привета. Стоя на коленях над Араторном, он изо всех сил тряс его, похлопывал по
щекам, силясь привести в чувство.
– Что такое? – озабоченно спросил Вайда, вглядываясь, и,
вскрикнув, тоже рухнул на колени и принялся теребить венценосца.
Эта забота об ее первейшем враге показалась Елизавете более
чем странной и оскорбительной. От души надеясь, что более никакая сила не
приведет Араторна в чувство, она со злорадной усмешкою наклонилась над ним – и
тут же показалось, что разум ее помутился, ибо вместо изъеденного оспою,
страшного лица Араторна она увидела молодое, бледное, с закрытыми глазами
лицо... Данилы!
– Предатель поганый! – вскричала Елизавета, но тут же
широкая ладонь Вайды зажала ей рот:
– Не шуми, девонька. Не ровен час, сбегутся, антихристы!
Человек, стоявший на коленях над Данилою, тоже повернулся к
Елизавете, знаком призывая к молчанию, и она только слабо, с ужасом застонала,
увидав лицо столь же страшное, изуродованное оспою, как у Араторна. Все поплыло
у нее перед глазами, но Вайда поддержал ее, прошептав сердито:
– Больно уж слаба ты стала, как я погляжу. Чего
приужахнулась? Говорю, это мой друг. Да ладно, не время сейчас лясы точить. Э,
да никак жив наш парнишка-то! – радостно воскликнул он, увидав, что Данила
медленно открыл помутневшие от боли глаза и что-то невнятно забормотал.
– Что-что? – склонился к самым его губам рябой сотоварищ
Вайды. – Кто тебя ударил? Она?!
– Ох, ох... – с жалобным стоном Данила попытался
приподняться и упал бы снова, когда б рябой не подхватил его. – Ох, бедная моя
головушка! За что, барыня милая, за что вы меня так?
Вайда как-то странно вздрагивал рядом с Елизаветою. Она
покосилась: да он едва сдерживался, чтобы не расхохотаться! А рябой взирал на
Данилу с нескрываемым сочувствием. Возмущение переполнило сердце Елизаветы.
– За что? – воскликнула она гневным шепотом. – За что,
спрашиваешь? Да за твое гнусное предательство! Что, Араторн в награду посулил
тебя в Орден принять или ты уже давно состоишь в числе его сторонников?
Говорил, жизнь за меня положишь, а сам предал, да так гнусно, так подло!
– А ну, тихо! – велел рябой, не повышая голоса, метнув на
Елизавету предостерегающий взгляд. – Говорите, что он сделал, да потише и
покороче, если не хотите, чтобы сюда вся тюрьма собралась.
Елизавета фыркнула от злости, но послушалась.
