– Он всего-навсего сообщил Араторну о вашем приходе и о том,
что Кравчук велел цыгану меня отравить. О, конечно, это такая мелочь, –
язвительно усмехнулась она, – но, ежели б я их разговора не подслушала, вас бы
тут ждали штыки да пули!
– А разве маменька не учила вас, что подслушивать за дверью
нехорошо? – улыбнулся рябой, но тут же осекся, услышав, как Вайда тихонько
выругался по-цыгански. – Простите великодушно, сударыня, мне мою вольность,
однако задумайтесь на минуточку: ежели б Данила был тем самым предателем,
каковым вы его считаете, разве он не сказал бы Араторну, что мы придем вовсе не
отравить, а освободить вас?
Елизавета смотрела непонимающе. И вдруг осознание всей
нелепости ее поступка обрушилось на нее, как ушат ледяной воды. А и в самом
деле – Данила не сказал этого! Что же происходит?!
– Так, значит... – она запнулась, и рябой договорил за нее:
– Так, значит, он никакой не предатель, а действовал по
нашему с Вайдою наущению, Араторна в ловушку заманивая. А вы всю нашу задумку
поломали, и как нам теперь того мессира повязать – один бог знает.
– Да ну, подумаешь, большое дело! – раздался слабый голос
Данилы. – Я его уже повязал. Лежит как миленький у барыни под кроватью... там,
где меня нашел да откуда вытягал.
– Он тебя развязал?! Выходит, ты отплатил ему черной
неблагодарностью? – негромко спросил рябой, тихонько посмеиваясь.
Вайда уже хохотал не сдерживаясь, и Елизавете ничего не
оставалось, как присоединиться к нему.
– Как и я тебе, Данила! – едва смогла она выговорить. – Я ж
тебе тоже отплатила черной неблагодарностью! Ха-ха-ха! Прости, ради бога!
Ха-ха-ха!
Данила единственный не пожелал разделить общего веселья.
– Будет вам насмехаться, – пробормотал обиженно, ощупывая
свою бедную головушку. – Время уходит, дело делать надобно!
– Он прав, – сказал рябой, помогая Даниле подняться. – Ну,
Вайда, давай, как условились!
Что-то такое прозвучало в его голосе... что-то такое,
взявшее Елизавету за сердце... но она не успела ни вспомнить, ни осознать
этого, потому что Вайда схватил ее за руку и потащил куда-то в узкую щель в
темноте, потом поволок вверх по ступенькам – и вдруг чистый, свежий, живой
ветер закружил, задурманил Елизавете голову, и ноги ее подкосились.
* * *
...Ей привиделся пожар в римских катакомбах и та последняя
дверь, которую надо было распахнуть, чтобы спастись. И вот эта дверь
отворилась, Елизавета кинулась вперед – и упала в объятия Алексея! Она вскрикнула
так счастливо, так блаженно, что от звука собственного голоса очнулась – но
Алексея рядом не было, видение истаяло, как истает этот иней, покрывавший
пожухлую, пожелтевшую траву, на которой лежала Елизавета.
Она села, недоумевая, почему запах дыма все еще щекочет
ноздри. А, вон что – рядом догорает костерок; серая слоистая пелена,
придавленная ветром, стелется по земле.
Елизавета огляделась. Вокруг маленькой полянки смыкалась
золотистая березовая рощица, пронизанная матовым белым светом, который,
чудилось, исходил от стройных стволов. На востоке сквозь серые облака
пробивался розовый рассветный луч.
У Елизаветы вновь закружилась голова. Вайда подхватил ее,
помог сесть.
– Ох и намаялась же ты, девонька! – сокрушенно произнес
цыган и подал Елизавете закопченный котелок. – Чуть что – с ног валишься.
Хлебай, хлебай! – подал и деревянную ложку, а сам принялся подстругивать в
котелок ломоть крепко просоленной и провяленной рыбы. – Кавардак когда-нибудь
едала? Меня один яицкий казак научил его готовить. Чего тут только нет: рыба,
лук, сухари толченые, пшено... Как, вкусно?
Елизавета рассеянно кивнула. Она не могла есть это крутое
варево, душа не принимала, но суетливая домашняя скороговорка Вайды
успокаивала, наполняя душу радостной уверенностью: коли удалось выбраться из
Жальника, то небось и до дому повезет добраться.
Словно подслушав ее мысли, Вайда улыбнулся.
– Коли отвага кандалы трет, так ведь она и мед пьет! Не
бойся, деточка, все одолеем, уйдем – только нас и видели. Нашему брату,
цыгану-бродяге, два дерева, только два дерева дай: так спрячемся, что десять
человек нас не найдут. Дело это плевое: ведь мы лесные бродяги!
– А где Данила? – спохватилась Елизавета, и в глазах Вайды
вспыхнули насмешливые искорки.
– Что, снова желаешь его по башке огреть?
Елизавета вспыхнула, как лиственка при лесном пожаре:
– Ладно тебе! Я же ничего не знала! Скажи лучше: Данила
сможет уйти из Жальника?
– Уйдет, куда денется. И не один, – хмыкнул Вайда и вдруг
привстал, вытянув шею: – Да вот же они, гляди!
В желтом березняке мелькали три фигуры, и Елизавета увидела
Данилу, а рядом с ним – высокого человека, одетого как купец средней руки: в
поддевке серого немецкого сукна со сборками на поясе, сапогах до колен,
мерлушковой шапке и овчинном тулупчике. Лицо его было сильно побито оспинами, и
Елизавета подумала, что это тот самый колдун, друг Вайды. Ну а третьим в этой
компании был Араторн – в его черной сутане с капюшоном.
Итак, ее враг теперь у нее же в плену! Полностью в ее
власти!.. Елизавете обрадоваться бы этой мысли, но она неприязненно
воскликнула, глядя на рябого:
– Зачем этого черного дьявола сюда привели? Оставили бы там,
куда его Данила запихнул, – да и весь сказ.
Рябой смотрел на нее непонимающе.
– Via, moglie [67]! – вдруг воскликнул он, и Елизавета едва
не рухнула где стояла, услыхав знакомый голос.
– Араторн?! – прошептала она, не веря себе, но тот
нахмурился, попятился:
– Non ho capito! [68]
Данила, увидев выражение лиц Вайды и Елизаветы, сложился
пополам от смеха:
– Да ни хрена он не понимает, вот ей-богу!
– Врет, врет! – встрепенулась Елизавета. – Я сама слышала,
как он говорил по-русски, и замечательно говорил!
– Так это когда-а было! – пренебрежительно махнул рукой
Данила. – С тех пор у него память отшибло.
