И они улыбнулись друг другу.
– Наверное, я хорошая, – сказала Гелла немного грустно. – Я вот все думаю о своих родителях: что бы они подумали обо мне, будь они живы.
Вряд ли они были бы рады. – Она помолчала. – Они бы не стали считать меня хорошей девушкой.
– Мы же стараемся, – сказал Моска. – Мы стараемся вовсю. Теперь будет все по-другому.
Они свернули на тропинку, ведущую к крыльцу. Тропинку заливал лунный свет. Из-за толстых каменных стен дома до них донесся протестующий плач ребенка. Гелла улыбнулась Моске:
– Ох уж этот негодник! – И взбежала по лестнице, опередив его.
Глава 19
В тот день Гелла впервые оказалась на территории военно-воздушной базы. Моска вышел к ней за забор из колючей проволоки и провел через пропускной пункт. Гелла была в изящном костюме, сшитом из офицерского розового сукна. Он купил это сукно по карточке Энн Миддлтон в гарнизонном универмаге. Гелла надела к костюму белую шелковую блузку и белую шляпку с вуалью.
Вуаль прикрывала ее отекшую щеку. Проходя мимо охранников базы, она тесно прижалась к Моске.
При их появлении в кабинете управления гражданского персонала Инге вышла из-за своего стола. Пожав друг другу руки, девушки познакомились. Герр Топп, старший клерк, принес из приемной бумаги на подпись Эдди Кэссину. Он был сама любезность.
– У нас на базе есть замечательный дантист, все американские дантисты блестящие специалисты, – уверял герр Топп Геллу.
– Ты точно обговорил это с капитаном Эдлоком? – допытывался Моска у Эдди.
Эдди кивнул и ласково спросил у Геллы:
– Ну, как ты себя чувствуешь?
– Немного болит, – сказала Гелла. Она почувствовала власть Эдди и Моски над немцами – и герр Топп, и Инге держались с ними почтительно: здесь распределение ролей между победителями и побежденными было четким, невзирая на половые или должностные различия. Она немного оробела перед Эдди и даже перед Моской и сказала Эдди, словно оправдываясь:
– Немецкие врачи ничем не могли мне помочь.
– У нас есть лекарства, которые они не могут достать, – самодовольно сказал Эдди. – Капитан Эдлок сделает все как надо. Ну, можете идти.
Моска и Гелла вышли из здания управления гражданского персонала. Немцы-клерки в приемной оторвались от своих бумажек и с любопытством стали разглядывать ее, отметив про себя, что этот уродливый американец с грубыми замашками и свирепым лицом выбрал себе очень миленькую девушку – высокую, худенькую, которая была полной противоположностью той, кого они рисовали в своем воображении.
Они прошли в глубь территории базы, миновав множество дорожек, ведущих к ангарам и взлетно-посадочным полосам, обогнули административное здание и наконец добрались до длинного низкого барака, где располагался медпункт базы.
В сверкающем белизной стен зубоврачебном кабинете, как и в черном кожаном кресле, никого не было. Вошел немец-врач в белом халате. Он сказал:
– Капитан Эдлок попросил меня принять вас.
Он сейчас занят. Прошу вас, – и указал Гелле на кресло.
Сняв шляпку с вуалью, она подала ее Моске, потом приложила ладонь к вспухшей щеке, словно желая скрыть ее от посторонних глаз, и села в кресло. Моска стоял рядом, и она схватила его за руку. Увидев опухоль, немец прищурился. Он помог ей раскрыть рот пошире, надавив решительно, но осторожно на нижнюю челюсть. Он долго рассматривал полость рта, потом повернулся к Моске и сказал:
– Пока инфекция не выйдет, нельзя трогать.
Воспаление захватило всю десну и дошло до кости. Ей нужно колоть пенициллин и делать горячие компрессы. Когда опухоль спадет, я удалю корень зуба.
Моска спросил:
– Вы можете делать ей уколы?
Немец пожал плечами:
– Я не могу. Пенициллин выдается только американским врачам, которые имеют право им пользоваться. Позвать капитана Эдлока?
Моска кивнул, и немец вышел.
Гелла улыбнулась Моске, словно извиняясь за причиненное ею беспокойство, но смогла выдавить лишь беспомощную полуулыбку. Моска улыбнулся и сказал:
– Все в порядке.
Он положил шляпку с вуалью на стул.
Ждали они долго. Наконец появился капитан Эдлок. Это был полноватый молодой человек с добродушным лицом. Китель сидел на нем мешковато, галстук был распущен, воротник рубашки расстегнут.
– Ну, давайте посмотрим, – сказал он приветливо и запустил пальцы Гелле в рот. – Да, боюсь, мой помощник прав, – и он кивнул в сторону застывшего в дверях немца, – ей надо колоть пенициллин и делать компрессы. Когда опухоль сойдет, мы все сделаем без труда.
Моска, заранее зная ответ, все же спросил:
– Вы можете дать ей пенициллин? – и понял, что произнес этот вопрос злобно и грубо и что сам вопрос был сформулирован не правильно. Он почувствовал, как Гелла сильно сжала его ладонь.
– Увы, увы, – покачал головой капитан Эдлок. – Вы же сами знаете. Я готов ради вас нарушить инструкцию, но если я это сделаю, то все солдаты начнут водить ко мне своих девчонок.
А за пенициллин мы строго отчитываемся.
– У меня скоро будут готовы брачные бумаги, – сказал Моска. – Это обстоятельство не меняет дела?
– Увы, – сказал капитан Эдлок. Моска понял, что тот искренне сожалеет. Капитан задумался. – Вот что, как только ваши документы вернутся подписанными из Франкфурта, дайте мне знать – я смогу обеспечить ей полный курс лечения. Не будем дожидаться оформления брака. Я и сам не хочу терять время на формальности, когда тут такое серьезное заражение.
Гелла надела шляпку и вуаль, пробормотала слова благодарности немцу. Тот похлопал ее по плечу и сказал Моске:
– Постоянно делайте компрессы. Возможно, опухоль опадет и так. Если станет хуже, отвезите ее в немецкий госпиталь.
Когда они выходили из кабинета, Моска заметил у пожилого немца-дантиста выражение озабоченности на лице, словно здесь к Гелле отнеслись довольно легкомысленно.
Вернувшись в управление гражданского персонала, он все рассказал Эдди. Гелла сидела за столом Моски.
Эдди кипятился:
– Слушай, сходи ты к адъютанту и поговори с ним: может, удастся поторопить Франкфурт с этими бумагами?
Моска обратился к Гелле:
– Посидишь тут или хочешь пойти домой?
– Я подожду, – ответила она, – но не задерживайся. – Она пожала ему руку, ее ладонь была влажной от пота.
– Тебе точно хорошо? – спросил он.
Она кивнула, и Моска ушел.
Адъютант разговаривал по телефону: в голосе вежливые интонации, открытое простодушное лицо выражало уважение к неодушевленному инструменту. Он слегка кивнул Моске, давая понять, что скоро закончит. Положив трубку, он любезно спросил:
