Встретившая их у дверей горничная провела пришедших в огромную гостиную, сплошь уставленную мебелью. Доктор уже дожидался их там.
Доктор Оселл Жерар оказался крупным, тяжеловесным мужчиной, тщательно одетым в элегантно скроенный костюм в узенькую коричневую полоску и белую рубашку с темно-коричневым шелковым галстуком в тон костюму. Круглолицему доктору следовало бы носить бороду, чтобы скрыть отвислые щеки. Его толстые губы были темно-красными. Он представился Афине и Кроссу, проигнорировав ребенка. И Афина, и Кросс тут же почувствовали неприязнь к нему. Этот человек не был похож на доктора, подходящего для своей щепетильной профессии.
На столе все было накрыто к чаю с пирожными. Прислуживала горничная. К ним присоединились две сестры милосердия – молодые женщины, одетые в строгие профессиональные костюмы: белые шапочки, блузки и юбки цвета слоновой кости. Сестры милосердия пристально наблюдали за Бетани на протяжении всей трапезы.
– Мадам, – обратился доктор Жерар к Афине, – я бы хотел поблагодарить вас за весьма щедрый взнос в пользу нашего Медицинского института для детей-аутистов. От моего внимания не ускользнула ваша просьба о конфиденциальности, вот почему я провожу этот осмотр здесь, в моей частной клинике. Теперь изложите мне конкретно, чего вы ожидаете от меня. – Его сочный бас, наделенный магнетической силой, тотчас же привлек внимание Бетани, и она уставилась на доктора, но он по-прежнему игнорировал ее.
Афина нервничала, этот человек ей в самом деле не нравился.
– Я хочу вашей оценки. Я хочу, чтобы она жила нормальной жизнью, если возможно, и я отдам все, только бы этого добиться. Я хочу, чтобы вы приняли ее в свой институт, желаю жить во Франции и помогать в ее обучении.
Она выложила это с очаровательной печалью и надеждой, с таким самоотречением, что обе сестры милосердия воззрились на нее почти восхищенно. Кросс осознавал, что она пускает в ход все свое актерское мастерство, чтобы убедить доктора принять Бетани в институт. Заметил, как она протянула руки, чтобы ласково пожать ладошку Бетани.
Все это не произвело впечатления только на доктора Жерара. Он даже не взглянул на Бетани, обращаясь непосредственно к Афине:
– Не надо самообольщаться. Вся ваша любовь не поможет этому ребенку. Я изучил ее историю болезни, и нет никаких сомнений, что она стопроцентная аутистка. Она не может ответить на вашу любовь. Она не живет в вашем мире. Она не живет даже в мире животных. Она живет на другой звезде, в абсолютнейшем одиночестве. – Помолчав, он продолжал: – Вашей вины тут нет. Равно, я полагаю, и ее отца. Это одно из загадочных осложнений людской природы. Вот что я могу сделать: я осмотрю ее и подвергну более тщательным тестам, а затем скажу, что мы можем сделать в институте, а чего не можем. Если я не смогу помочь, вы должны будете забрать ее домой. Если мы что-то сможем, вы оставите ее у меня во Франции на пять лет.
Он заговорил с одной из сиделок по-французски; та вышла и вернулась с огромным альбомом репродукций знаменитых полотен, дала альбом Бетани, но тот был чересчур велик, чтобы уместиться у девочки на коленях. Тут доктор Жерар впервые заговорил с ней. Заговорил по-французски. Она тотчас же положила каталог на стол и начала переворачивать страницы. Вскоре она с головой ушла в разглядывание иллюстраций.
– Я вовсе не хочу вас обижать, – доктор чувствовал себя не в своей тарелке, – но все это только в интересах вашего ребенка. Я знаю, что мистер Де Лена не ваш муж, но, случаем, не он ли отец вашего ребенка? Если так, я бы хотел подвергнуть тестам и его.
– Я еще не была с ним знакома, когда моя дочь родилась, – ответила Афина.
– Bon [Хорошо(фр.) ], – развел руками доктор, – подобные вещи весьма возможны.
– Быть может, доктор разглядел кое-какие симптомы и у меня, – рассмеялся Кросс.
Надув толстые алые губы, доктор кивнул и дружелюбно улыбнулся.
– У вас и в самом деле имеются определенные симптомы. Как и у всех нас. Кто знает? Сантиметр туда, сантиметр сюда, и все мы могли бы стать аутистами. Теперь я должен провести внимательный осмотр ребенка и кое-какие тесты. Это займет как минимум четыре часа. Почему бы вам обоим тем временем не прогуляться по нашему очаровательному Парижу? Мистер Де Лена, вы здесь впервые?
– Да.
– Я хочу остаться с дочерью, – возразила Афина.
– Как пожелаете, мадам. – Доктор обернулся к Кроссу: – Наслаждайтесь прогулкой. Сам я не в восторге от Парижа. Если город может быть аутистом, Париж как раз таков.
Вызвали такси, и Кросс вернулся в отель. Ему не хотелось осматривать Париж без Афины, к тому же он нуждался в отдыхе и приехал в Париж, чтобы прояснить голову, разобраться во многом.
Пораскинул умом над рассказом Фалины. Он помнил, что Лоузи прибыл в Малибу один, а детективы обычно работают парами. Надо будет перед отъездом из Парижа попросить Вацци разобраться в этом.
В четыре часа Кросс снова был в гостиной доктора. Его ждали. Бетани с головой ушла в каталог живописи, Афина была бледна – единственный внешний признак, который она не могла разыграть, как знал Кросс. Попутно Бетани поглощала пирожные, и доктор отодвинул тарелку от нее, сказав что-то по-французски. Бетани не протестовала. Затем пришедшая сестра милосердия увела девочку в комнату для игр.
– Простите меня, – сказал доктор Кроссу, – но я должен задать вам ряд вопросов.
– Все, что пожелаете, – ответил Кросс.
Встав со стула, доктор начал вышагивать по комнате.
– Я скажу вам то, что сказал мадам. В подобных случаях чудеса абсолютно невозможны. При долгой выучке могут быть достигнуты грандиозные улучшения – в определенных случаях, но не во многих. Что же до мадемуазель, существуют некоторые пределы. Она должна задержаться в моем институте в Ницце как минимум на пять лет. Но там у нас имеются учителя, которые испробуют все возможные способы ей помочь. За это время мы узнаем, сможет ли она жить почти нормальной жизнью. Или должна быть госпитализирована навечно.
Афина заплакала. Поднесла к глазам маленький голубой платочек, и Кросс учуял запах духов.
– Мадам согласилась, – бесстрастно поглядел на нее доктор. – Она вступит в институт в качестве учителя… Вот. – Он сел прямо напротив Кросса. – Имеются очень добрые знаки. У девочки настоящее дарование живописца. Определенные чувства у нее бодрствуют, не угасли. Она заинтересовалась, когда я заговорил по-французски – на языке, который она не понимает, но улавливает. Это очень добрый знак. Еще один добрый знак: сегодня днем дитя выказало определенные признаки, что она скучает о вас, она испытывает некоторые чувства по отношению к другому человеку, и это качество можно развить. Это весьма необычно, но вполне объяснимо, тут нет ничего таинственного. Когда я углубился в этот предмет, она сказала, что вы красивый. Теперь – только не обижайтесь, пожалуйста, мистер Де Лена, – я задаю этот вопрос только из медицинских соображений, ради помощи ребенку, ни в чем вас не обвиняя. Не стимулировали ли вы девочку каким-либо образом в сексуальном отношении – вероятно, непреднамеренно?
