Уортберг сделал паузу, во время которой Хоулинэн вручил всем копии сообщения.
Прекрасно выполненный заголовок, отметил я, с вензелем студии, выполненным красно-черным.
Келлино непринужденно заметил:
— Моузес, старина, я полагаю, тебе бы нужно отметить, что Мерлин и Саймон будут работать со мной над новым сценарием.
— Хорошо, уже сделано, — сказал Уортберг. — И потом, Уго, позволь мне напомнить тебе, что ты не должен вмешиваться в постановку и режиссуру. Это наше дело.
— Конечно, — сказал Келлино.
Джефф Уэгон улыбнулся и откинулся на спинку кресла.
— Сообщения для прессы — это наша официальная позиция, — сказал он. — Однако я должен сказать вам, Мерлин, что когда Маломар помогал вам в работе над сценарием, он был очень болен. Это ужасно. Нам придется переделать его, и у меня есть несколько мыслей на этот счет. Работы предстоит очень много. Как раз сейчас мы вовсю повсюду трубим о Маломаре.
— У тебя здесь все в порядке, Джек? — спросил он Хоулинэна.
Хоулинэн утвердительно кивнул. Келлино очень искренне сказал мне:
— Надеюсь, вы будете работать со мной над этой картиной, чтобы сделать ее великим фильмом, таким, каким его хотел видеть Маломар.
— Нет, — сказал я. — Я не могу этого сделать. Я работал над сценарием с Маломаром, и полагаю, что сценарий великолепен. Так что не могу согласиться ни на какие изменения или переделку и не подпишу поэтому никакого сообщения для прессы.
Хоулинэн спокойно, вкрадчивым тоном, вставил:
— Мы все понимаем ваши чувства. Вы были очень близки с Маломаром, работая над фильмом. Я согласен с тем, что вы только что сказали, и думаю, это прекрасно. В Голливуде редко встретишь такую верность, но в то же время вы должны помнить, что у вас доля в фильме. В наших интересах обеспечить ему успех. Если вы не друг этой картине, а ее враг, то вы просто вынимаете деньги из своего же кармана и выбрасываете их.
Мне стало по-настоящему смешно, когда я выслушал его монолог.
— Я друг этой картины. Именно поэтому я не хочу переделывать сценарий. А вы те, кто является врагом этой картины.
Келлино резко, грубо заявил:
— Гоните его. Пусть убирается. Он нам не нужен.
Первый раз я посмотрел в лицо Келлино и вспомнил его описание, данное Осано. Как обычно, Келлино был прекрасно, со вкусом одет в отлично сидящий костюм, великолепную рубашку, шелковистые коричневые туфли.
Выглядел он прекрасно, и я вспомнил, как Осано, характеризуя его, использовал слово «скобарь».
— Скобарь, — говорил он — это крестьянин, который стал богачом и приобрел большую известность и который старается приобщиться к классу аристократов. Он все делает правильно. Он изучает их манеры, улучшает свою речь и одевается как ангел. Но как бы он ни одевался, как бы ни чистился, всегда у него на туфлях прилипнет кусочек грязи.
И, глядя на Келлино, я думал, как прекрасно он отвечает этому определению.
Уортберг сказал Уэгону:
— Урегулируйте вопрос, — и вышел из зала. Он не мог унизиться до того, чтобы обсуждать что-либо лично с каким-то паршивым писателем. Он и пришел-то на совещание из одного только уважения к Келлино.
Уэгон спокойно сказал:
— Мерлин важен в этом деле, Уго. Я уверен, что он подумает и согласится с нами. Доран, почему бы нам не собраться снова через несколько дней?
— Конечно, — сказал Доран. — Я позвоню.
Мы поднялись, чтобы распрощаться и уйти. Я подал свою копию сообщения для прессы Келлино.
— У вас чем-то запачканы туфли, — сказал я. — Вытрите этим листком.
Когда мы покинули центр, Доран сказал мне, чтобы я не беспокоился и что он все уладит за неделю, что Уортберг и Уэгон не пойдут на то, чтобы я сделался их врагом. Они пойдут на компромисс. И чтобы я не забывал о своей доле.
Я сказал, что не уступлю ни строчки и попросил его ехать быстрее. Я знал, что Дженел будет ждать меня в гостинице, и казалось, что я больше всего на свете желал опять увидеть ее, коснуться ее, поцеловать, соединиться с ней и слушать ее истории.
Я был доволен, что у меня появилось оправдание, чтобы остаться на неделю в Лос-Анджелесе и побыть с ней шесть или семь дней. Я и в самом деле не изменил ни строчки в сценарии и не написал ни одной в дополнение к нему. После смерти Маломара, я знал, это будет еще одна халтура центра.
Когда Доран высадил меня у отеля Беверли-Хиллз, он тронул меня за руку и сказал:
— Подожди минутку. У меня к тебе есть кое-что сказать.
— Давай, — нетерпеливо ответил я.
— Я уже давно хотел тебе об этом сказать, но все думал, что, может, это не мое дело.
— О Боже, — сказал я. — О чем ты говоришь? Я спешу.
Доран несколько печально усмехнулся:
— Конечно. Я знаю, Дженел ждет тебя, да? О Дженел я и хотел тебе сказать.
— Послушай, — сказал я Дорану. — Я знаю все о ней и мне нет никакого дела до того, кем она была, что делала. Мне все равно.
Доран помолчал.
— Ты знаешь эту, Элис, которая живет с ней?
— Да, — сказал я. — Хорошая девушка.
— Она немного дайка, — сказал Доран.
Я вдруг стал смутно догадываться, как будто был простаком, который не может сосчитать туфли.
— Ну и что?
— А то, что Дженел… — сказал Доран.
— Ты хочешь сказать, что она лесбиянка? — сказал я.
— Она бисексуальная, — сказал Доран. — Она любит мужчин и женщин.
Я немного подумал, потом рассмеялся и сказал:
— Никто не безупречен. — Вышел из машины и пошел к себе в номер, где меня ждала Дженел, и мы побыли вместе, прежде, чем идти на ужин. Но на этот раз я не стал просить ее рассказывать мне истории. Я не сказал о том, что мне поведал Доран. Это не было нужно. Я это понял уже давно и на этом успокоился. Это было лучше, чем обсуждать ее отношения с другими.
Книга 6
Глава 34
В течение многих лет Калли Кросс искал свою «золотую жилу» и, наконец, нашел ее. Это был Занаду Два, заполненный «товаром» и обладавший могуществом «Карандаша». «Золотой Карандаш». Он мог все. Мог обеспечить не только номер, еду и выпивку, но и выяснить сколько стоит билет на самолет в любом уголке мира, вызов самых дорогих девушек, мог заставить исчезнуть маркер какого-нибудь клиента, распределить чины среди хозяев, принимающих высокопоставленных игроков, играющих в отеле Занаду.
Все эти годы Гроунвельт был для него скорее отцом, чем боссом. Дружба их упрочилась. Они вместе боролись со всем тем сбродом, жуликами, ворами, взломщиками, сотни которых пытались проникнуть в святая святых отеля, в его хранилище и архивы, и опустошить их. Им приходилось распознавать этот сброд как на подступах к отелю, так и в нем самом, и безжалостно отбрасывать его прочь. Они возбуждали иски о возмещении против доверенных представителей, мошенничавших с маркерами, против воров, пытавшихся опустошить тотализаторы, торговые и игровые автоматы вопреки всякой логике, не имея на это ни малейших шансов, «затейников», которые обворовывали легковерных артистов, находя их по телефону, обманщиков-дилеров по недвижимости, фальшивомонетчиков, компьютерных мальчиков за столиками под пиратским флагом, шулеров игры в кости, — их были тысячи. Калли и Гроунвельт вели с ними беспощадную войну.
