Он вспомнил, как Пишотта поступил две ночи назад. И сказал:
— Смотри, Аспану, слушайся меня. Убивать их незачем. На сей раз это бессмысленно.
Они терпеливо прождали еще час. Затем Гильяно просунул свой дробовик сквозь изгородь из веток и дважды выстрелил. Поразительно, как ровная линия уверенных в себе солдат моментально рассыпалась, и они, словно кузнечики, исчезли в траве. Пишотта выстрелил четыре раза. В разных местах на склоне появились облачка дыма — это карабинеры отвечали огнем.
Гильяно опустил дробовик и взялся за бинокль. Он видел, как фельдфебель с сержантом возятся с радиопередатчиком. Они связывались с броневиком по другую сторону горы, предупреждая, что бандиты скоро двинутся в путь. Гильяно снова поднял дробовик и дважды выстрелил, затем сказал Пишотте:
— Пора мотать.
Они переползли к дальней стороне утеса, чтобы их не увидели приближавшиеся карабинеры, затем, не выпуская оружия, спустились, вернее, скатились метров на пятьдесят по склону, усеянному валунами, и только тогда встали на ноги. Низко пригнувшись, они побежали вниз, останавливаясь лишь на минуту, чтобы Гильяно мог посмотреть в бинокль на атакующих.
Карабинеры все еще стреляли по утесу, не догадываясь, что двое преследуемых находятся сбоку от них. Гильяно бежал впереди по маленьким невидимым тропкам, петляя среди валунов, и наконец вступил в рощицу. Передохнув несколько минут, двое друзей легко и быстро побежали по тропе вниз. Менее чем через час они оказались в поле, отделявшем горы от городка Монтелепре, и пошли к дальней его стороне; теперь городок находился между ними и грузовиком, на котором уехали солдаты. Гильяно и Пишотта спрятали оружие под одеждой и двинулись через поле, словно двое крестьян, идущих на работу. Они вошли в Монтелепре в конце виа Белла, всего в сотне метров от казарм Беллампо.
Именно в этот момент фельдфебель Роккофино приказал своим солдатам лезть вверх по склону к флагу на краю утеса. Ответного огня не было уже в течение часа, и он был уверен, что двое бандитов убежали через туннель и теперь спускаются по другую сторону горы к броневику. Он хотел захлопнуть ловушку. Прошел еще час, пока его солдаты добрались до края утеса и сорвали флаг. Фельдфебель Роккофино вошел в пещеру и велел отвалить валуны, чтобы открыть туннель. Он послал солдат по каменному коридору и велел на том склоне сойти вниз к броневику.
Поняв, что добыча улизнула, он был потрясен. Тогда он разбил солдат на поисковые и разведывательные группы, не сомневаясь, что они выкурят преследуемых из укрытия.
Гектор Адонис четко выполнил указания Гильяно. В начале виа Белла стояла раскрашенная повозка — рисунки с эпизодами из древних легенд покрывали каждый сантиметр ее как внутри, так и снаружи. Даже спицы колес и ободья были расписаны маленькими фигурками в латах, так что, когда колеса катились, создавалась иллюзия сражающихся воинов. Оглобли тоже были в ярко-красных завитушках с серебряными точками.
Повозка походила на человека, татуированного с ног до головы. В оглобли был впряжен сонный белый мул. Гильяно вскочил на место возчика и оглянулся на повозку. Она была заставлена огромными бутылями с вином в бамбуковых плетеных корзинах. Их было по меньшей мере штук двадцать. Гильяно сунул свой дробовик между ними. Бросил взгляд на горы; там ничего не было видно, за исключением все еще развевавшегося флага. Он ухмыльнулся Пишотте.
— Все в порядке, — сказал он. — Теперь устрой-ка маленькое представление.
Пишотта откозырял, застегнул куртку, чтобы не видно было пистолета, и направился к воротам казарм Беллампо. Походя он бросил взгляд на дорогу, которая вела в Кастелламмаре, и удостоверился, что броневик с гор еще не возвращается.
Тури Гильяно с высоты облучка видел, как Пишотта медленно пересек открытое пространство и вступил на уложенную камнем дорожку, что вела к воротам. Тогда Тури посмотрел вдоль виа Белла. Увидел свой дом, но перед ним никого не было. Он надеялся хотя бы мимолетно увидеть мать. Перед одним из домов, в тени нависавшего балкона, сидели какие-то мужчины за столом. Внезапно Тури вспомнил про бинокль, висевший у него на шее, отцепил ремень и бросил его в глубину повозки.
У ворот на часах стоял молодой карабинер, мальчишка не старше восемнадцати лет. Розовые щеки и безволосое лицо свидетельствовало о том, что он из северных провинций Италии; черная форма с белой окантовкой, мешковатая и неухоженная, фуражка, расшитая тесьмой, делали его похожим на марионетку или клоуна. Вопреки уставу во рту у него, юном и очертаниями похожем на лук Купидона, торчала сигарета.
Часовой увидел перед собой неотесанного деревенщину, который посмел отрастить себе элегантные усики.
— Эй ты, увалень, — сказал он грубо, — куда прешь?
Винтовку он с плеча не снял. Пишотта мог запросто перерезать ему глотку.
Вместо этого он постарался придать себе подобострастный вид и не смеяться над этим высокомерным младенцем.
— Пожалуйста, — сказал он, — я хотел бы видеть фельдфебеля. У меня есть кое-какие ценные сведения.
— Можешь сообщить их мне, — сказал часовой.
Тут уж Пишотта не сдержался.
— А ты что, тоже можешь мне заплатить? — язвительно спросил он.
Часовой оцепенел от такого нахальства. Затем сказал презрительно, но уже немного осмотрительнее:
— Я не заплачу и лиры, даже — если ты сообщишь мне о пришествии Христа.
Пишотта усмехнулся:
— Кое-что получше. Я знаю, где снова появился Тури Гильяно, тот, который расквасил вам носы.
— С каких это пор сицилиец помогает правосудию в этой чертовой стране? — подозрительно спросил часовой.
Пишотта подошел поближе.
— A y меня есть мечта, — сказал он. — Подал заявление в карабинеры. В следующем месяце поеду в Палермо на экзамены. Кто знает, может, мы скоро будем носить одну и ту же форму.
Часовой посмотрел на Пишотту более дружелюбно и заинтересованно. Действительно, многие сицилийцы стали полицейскими. Спасение от бедности, маленький кусочек власти…
Популярная шутка гласила, что сицилийцы становятся либо уголовниками, либо полицейскими. Но обе стороны одинаково вредят друг другу.
— Хорошенько сначала подумай, — сказал часовой, не желая допускать всякого к лакомому куску. — Жалованье маленькое, и мы все умерли бы с голоду, если бы не брали взяток с контрабандистов. Только на этой неделе этот чертов Гильяно убил двоих из наших казарм, моих приятелей. А какие наглецы ваши крестьяне — даже к парикмахеру в городе дороги не покажут.
— Мы их научим хорошим манерам с помощью bastinado, — весело сказал Пишотта.
И с самым естественным видом, словно они уже стали товарищами по оружию, спросил:
— У тебя не найдется сигареты?
К радости Пишотты, благодушное настроение часового тотчас улетучилось. Он вспылил.
— Тебе сигарету? — скептически спросил он. — С какой это стати, черт побери, я должен давать куску сицилийского дерьма сигарету? — И часовой наконец скинул с плеча винтовку.
