Пишотта рассказал обо всем Гильяно в присутствии Террановы, Пассатемпо и капрала Сильвестро. Они находились в горном лагере; Гильяно подошел к обрыву на одном из утесов, с которого открывался вид на Монтелепре, и долго смотрел на город.
Парикмахер Фризелла был частью этого города с тех пор, как Гильяно себя помнил. Мальчишкой он ходил к Фризелле стричься перед конфирмацией, и тот подарил ему маленькую серебряную монетку. Гильяно знал жену и сына Фризеллы. Фризелла шутил с ним, когда он проходил мимо, и всегда справлялся о здоровье родителей.
Но теперь Фризелла нарушил священный закон omerta. Он продавал тайны врагу; он был платным агентом полиции… Как же ему, Гильяно, с ним быть? Одно дело — убить полицейского во время горячей схватки, другое — хладнокровно казнить человека, который значительно старше тебя. Тури Гильяно был всего двадцать один год, и сейчас ему впервые предстояло хладнокровно прибегнуть к жестокости, без которой в великих начинаниях не обойтись.
Гильяно вернулся к дожидавшимся его людям.
— Фризелла знает меня всю жизнь. Он угощал меня в детстве лимонным мороженым, ты помнишь, Аспану? И ведь очень может быть, что он просто болтает с фельдфебелем, а вовсе не сообщает ему какие-то сведения. Другое дело, если бы ему сказали, что я приду в город, а он донес. Может, он просто высказывает предположение и берет за это деньги, раз дают? Кто откажется?
Пассатемпо смотрел на Гильяно, сузив глаза, точно гиена, глядящая на тело умирающего льва и размышляющая, не пришло ли время и достаточно ли безопасно кинуться на жертву и отхватить кусок мяса. Терранова слегка покачал головой — на губах его играла улыбка, словно он слушал ребенка, который рассказывал глупую историю. Ответил только Пишотта.
— Он виноват, как был бы виноват священник, пошедший в бордель, — сказал он.
— Мы можем его предупредить, — заметил Гильяно. — Можем переманить на нашу сторону и, когда нужно, передавать через него властям ложные сведения.
Еще произнося это, он уже сознавал, что не прав. Больше таких жестов позволять себе нельзя.
— А почему бы не преподнести ему подарочек, — вспылил Пишотта, — мешок зерна или куренка, коли так? Тури, наши жизни и жизни всех наших людей здесь, в горах, зависят от твоего мужества, от твоей силы воли, твоего руководства. Как мы можем следовать за тобой, если ты прощаешь такого предателя, как Фризелла? Человека, нарушившего закон omerta. «Друзья друзей», даже имей они меньше оснований, уже вывесили бы его печень и сердце рядом с парикмахерской. Если ты спустишь ему, то любой алчный тип будет знать, что можно разок донести и никто его не накажет. И один из таких «разков» может стоить нам жизни.
— Фризелла — шут и дурак, человек жадный и по натуре предатель, — рассудил Терранова. — В обычные времена его бы просто считали пустобрехом. Теперь же он опасен. Спустить ему — слишком рискованно: ума у него не хватит исправиться. Просто он решит, что мы несерьезные люди. И многие другие тоже так решат. Тури, ты поприжал «Друзей» в Монтелепре. Их человек Кинтана теперь осторожничает, хоть иной раз и брешет лишнее. Если ты спустишь Фризелле и не убьешь его, «Друзья» подумают, что ты слаб, и начнут тебя испытывать. Карабинеры осмелеют и станут опаснее для нас. Ты упадешь даже в глазах жителей Монтелепре. Нельзя Фризеллу оставить в живых.
Последнее он произнес чуть ли не с сожалением. Гильяно слушал их и размышлял. Они правы. Он чувствовал на себя взгляд Пассатемпо и видел, что у него на сердце. Доверять Пассатемпо уже нельзя будет, если Фризелла останется жить. Придется прикончить Фризеллу, и таким образом, чтобы людям стало очень страшно.
У Гильяно появилась идея. Он повернулся к капралу Сильвестро и спросил:
— А ты что думаешь? Фельдфебель наверняка рассказывал тебе о своих доносчиках. Виноват парикмахер?
Сильвестро с бесстрастным видом пожал плечами. Он молчал. И все поняли, что он не может говорить, иначе станет предателем, — это для него вопрос чести. Ничего не ответив, он как бы сказал им, что парикмахер связан с фельдфебелем. И все же Гильяно хотел быть уверенным. Он улыбнулся капралу и сказал:
— Теперь настала пора проверить твою лояльность. Мы вместе пойдем в Монтелепре, и ты прикончишь парикмахера на площади.
Аспану Пишотта восхитился хитростью друга. Гильяно всегда удивлял его. Они уже все поняли, что капрал — правдивый и честный человек и поступает по справедливости. Каковы бы ни были последствия для него самого, он никогда не согласится казнить парикмахера, если не уверен, что тот виноват. Пишотта видел, что Гильяно слегка улыбнулся: если капрал откажется, можно будет считать парикмахера ни в чем не виноватым — пусть себе живет.
Однако капрал погладил свои пушистые усы и обвел их всех взглядом.
— Фризелла так плохо стрижет, что заслуживает смерти уже за одно это, — сказал он. — Я буду готов завтра утром.
На рассвете Гильяно, Пишотта и бывший капрал Сильвестро двинулись вниз в Монтелепре. Пассатемпо с отрядом из десяти человек вышел часом раньше, чтобы перекрыть все улицы, выходящие на площадь. Терранова остался начальником в лагере — он придет на выручку, если отряд попадет в серьезный переплет.
Было еще совсем рано, когда Гильяно и Пишотта появились на городской площади. Брусчатые мостовые и узкие тротуары были вымыты, и какие-то дети уже играли невдалеке. Гильяно приказал Сильвестро прогнать их, чтобы они не видели того, что произойдет.
Когда Гильяно и Пишотта вошли в парикмахерскую с автоматическими пистолетами наготове, Фризелла стриг одного богатого землевладельца. Парикмахер подумал, что они пришли похитить клиента, и с хитрой усмешкой, словно выдавая им награду, сдернул с него простыню. Землевладелец, старый сицилийский крестьянин, разбогатевший во время войны на продаже скота итальянской армии, встал с гордым видом. Но Пишотта отодвинул его в сторону и сказал с ухмылкой:
— У тебя не хватит денег, чтобы расплатиться с нами, чего нам с тобой связываться?
Гильяно был весь как струна и не спускал глаз с Фризеллы. Парикмахер все еще держал в руках ножницы.
— Положи их, — сказал Гильяно. — Тебе не придется стричь там, куда ты отправишься. Выходи.
Фризелла уронил ножницы и попытался улыбнуться но вместо улыбки на его широком лице появилась гримаса.
— Тури, — сказал он, — у меня нет денег, я только что открыл парикмахерскую. Я ведь бедный человек.
Пишотта схватил его за густую шевелюру и вытащил из парикмахерской на булыжную мостовую, где ждал Сильвестро. Фризелла упал на колени и стал кричать:
— Тури, Тури, я стриг тебя в детстве. Разве не помнишь? Моя жена умрет с голоду. У меня сын полоумный.
Пишотта видел, что Гильяно колеблется. Он пнул парикмахера и сказал:
— Надо было думать об этом раньше, когда ты доносил.
Фризелла зарыдал.
— Я никогда не доносил на Тури. Я сказал фельдфебелю, кто ворует овец. Клянусь женой и сыном.
