— Знакомьтесь, конечно, — сказал Гектор Адонис. — А вскрыть ее очень просто — никакого секрета тут нет. Она выточена из крепкого дерева. И голову ей приладили после того, как Тури вложил туда бумаги. Надо просто отрубить голову — и все. Если вам трудно будет разобрать почерк, я охотно помогу. Пошлите за мной кого-нибудь.
Майкл и Питер Клеменца поднялись в спальню Статуэтка лежала в кармане у Майкла — он совсем про нее забыл. Он достал черную мадонну, и они оба принялись ее разглядывать. Черты у нее были африканские, а выражение лица — как у белых мадонн, которые стоят в доме почти каждого бедняка на Сицилии. Майкл повертел статуэтку в руках. Она была очень тяжелая — ни за что не догадаешься, что внутри пустота.
Питер Клеменца подошел к двери и что-то крикнул вниз служанкам. Одна из них почти тотчас явилась с кухонным топориком. Клеменца взял у нее топорик и перед носом у любопытной захлопнул дверь.
Майкл положил черную мадонну на массивный деревянный комод, одной рукой взявшись за ее круглое основание, Клеменца примерился топориком к шее мадонны, взмахнул рукой и одним резким ударом отрубил ей голову, так что она отлетела в другой конец комнаты. Из шеи торчал рулон бумаги, перевязанный ленточкой мягкой серой кожи.
Клеменца ударил точно по шву — иначе бы топорику ни за что не рассечь прочное оливковое дерево. Он положил топорик на стол и вытянул из статуэтки рулон, развязал кожаную ленточку и разложил бумаги на столе. Там было пятнадцать тончайших страничек, убористо исписанных черными чернилами. В конце каждой стояла подпись Гильяно — этакая по-королевски небрежная загогулинка. Кроме того, там были документы, скрепленные официальными правительственными печатями, письма на правительственных бланках и заявления, засвидетельствованные нотариусами. Бумага скручивалась, сохраняя привычную форму, и Майкл прижал страницы к столу двумя частями статуэтки и топориком. Затем он торжественно наполнил два стакана вином из кувшина, стоявшего на ночном столике, и протянул один из них Клеменце. Они выпили и принялись читать Завещание.
Это заняло у них почти два часа.
Майкл был поражен, как Тури Гильяно, этот молодой идеалист, сумел выжить, несмотря на столько предательств. Майкл достаточно хорошо знал жизнь и понимал, что Гильяно, видимо, достаточно хитер и имеет представление о том, как надо удерживать власть, чтобы выполнить свою миссию. И Майкл остро почувствовал свое родство с Гильяно, ему захотелось помочь молодому человеку бежать.
Не столько сам дневник, в котором Гильяно рассказывал о своей жизни на протяжении последних семи лет, сколько приложенные к нему документы могли способствовать падению правительства христианских демократов в Риме. Майкл просто не понимал, как могли люди, облеченные властью, быть столь неосторожны: тут и записка, подписанная кардиналом, и письмо министра юстиции дону Кроче с просьбой посоветовать, как разогнать демонстрацию в проходе Джинестры, — все там сказано, конечно, не впрямую, но выглядит уничтожающе в свете следующих событий. Каждый документ в отдельности выглядел достаточно невинно, но вместе они составляли гору обвинений.
Было тут и письмо от принца Оллорто — он высокопарно превозносит Гильяно и заверял его, что члены правительства христианских демократов в Риме постараются сделать все, что в их силах, чтобы добиться для него прощения, — при условии, что он сделает то, о чем его просят. Принц Оллорто утверждал, что обо всем договорился с министром юстиции в Риме.
Были тут и копии планов операции по захвату Гильяно карабинерами, разработанных высокими чинами и переданных Гильяно в обмен на оказанные услуги.
— Неудивительно, что они не хотят брать в плен Гильяно, — заметил Майкл. — Он же всех их взорвет, имея такие бумаги.
— Я увожу все это в Тунис, — заявил Питер Клеменца. — Завтра вечером они уже будут в сейфе твоего отца.
Он взял обезглавленную мадонну и снова засунул в нее бумаги. Затем положил статуэтку в карман.
— Пошли, — сказал он Майклу. — Если я сейчас выеду, то завтра утром вернусь.
Они вышли из виллы… И, уже спускаясь на пляж, заметил Гектора Адониса, все еще ждавшего Андолини. Тот так и не появился.
Маленький человечек распустил галстук и снял пиджак: белоснежная рубашка его потемнела от пота, хотя он сидел в тени лимонного дерева. Он был немного под хмельком: большой кувшин с вином, стоявший на деревянном садовом столе, был пуст.
— Вот уже и начались предательства, — с отчаянием в голосе произнес он, увидев Майкла и Питера Клеменцу. — Андолини опаздывает на три часа. А мне надо в Монтелепре и Палермо. Мне же необходимо дать знать Гильяно.
— Профессор, — с легкой издевкой заметил Питер Клеменца, — у него ведь могла сломаться машина, да и какие-то другие, более срочные дела могли его задержать — всякое бывает. Он знает, что вы тут в безопасности и дождетесь его. Если он сегодня не приедет, проведете с нами еще одну ночь.
Однако Гектор Адонис вместо ответа пробормотал: «Плохо это кончится, плохо кончится». Потом попросил, чтобы его отвезли в Монтелепре. Клеменца велел двум своим людям взять одну из «альфа-ромео» и отвезти Гектора Адониса в Палермо. Он строго наказал им вернуть машину на виллу до наступления сумерек.
Майкл и Клеменца посадили Гектора Адониса в машину, всячески убеждая его не волноваться. Завещание Гильяно за сутки перебросят в Америку, и Гильяно будет в полной безопасности.
После того как машина выехала за ворота, Майкл сошел вместе с Клеменцей на берег — тот сел на катер и помчался к берегам Африки; Майкл проводил его взглядом.
— К утру я вернусь! — крикнул ему на прощание Клеменца.
А Майкл подумал: «Что будет, если Гильяно выберет именно эту ночь, чтобы явиться сюда?»
Затем он поужинал — две старухи обслужили его. И пошел вдоль берега, пока охрана у конца владения не завернула его назад. Через несколько минут должна была наступить темнота. Средиземное море темно-синим бархатом расстилалось перед ним, а из-за горизонта долетали запахи Африки — ароматы диких цветов и запах диких зверей.
Здесь же, у воды, стояла полнейшая тишина — даже насекомых не было слышно. Такое было впечатление, точно в машине вдруг заглох мотор. Майкл стоял на берегу, наслаждаясь покоем и красотой сицилианской ночи и сочувствуя всем тем, кто со страхом в душе проводит эту ночь: Гильяно в своих горах; Пишотта, который проходит сквозь расставленные врагом рогатки, прикрывшись хрупким шитом в виде специального пропуска с красной каймой; профессор Адонис и Стефан Андолини, которые пытаются найти друг друга на пыльных дорогах Сицилии; Питер Клеменца, который держит путь по темно-синим водам Средиземного моря в Тунис, да и дон Доменик Клеменца, который куда-то исчез, так и не появившись к ужину! Все это были тени, двигавшиеся в сицилианской ночи, и, когда они сойдутся на сцене, разыграется последнее действие, где речь будет идти о жизни или смерти Тури Гильяно.
Книга IV
Дон Кроче
1947
Глава 18
Король Умберто II из Савойского дома был человек тихий, мягкий, его любили в народе — недаром он одобрил проведение референдума, чтобы решить, быть в Италии монархии или нет… Эксперты по вопросам политики были убеждены, что на референдуме люди выскажутся в пользу монархии.
