— Ну что вы — он человек мягкий, — сказал дон Кроче, не замечая сардонической улыбки министра и опуская то обстоятельство, что сам он ни разу в глаза не видел Гильяно.
Министр Трецца покачал головой.
— Не думаю, — сказал он. — Человека, убившего столько карабинеров, едва ли можно назвать мягким.
А ведь это правда. Дон Кроче подумал, что Гильяно в самом деле вел себя крайне безрассудно последний год. Расправившись с отцом Доданой, Гильяно стал бешено преследовать всех своих врагов — и мафию, и римских чиновников.
Он разослал во все газеты письма, в которых объявлял себя правителем Западной Сицилии… А кроме того, разослал предупреждения карабинерам, чтобы они не смели после полуночи патрулировать улицы Монтелепре, Корлеоне и Монреале. Нужно же его людям навещать друзей и родных, и он вовсе не желает, чтобы их арестовали в постели или пристрелили, когда они будут выходить из дома; да и он сам захочет ведь навестить своих родных в Монтелепре.
Газеты напечатали это с ехидным комментарием. Это что же, Сальваторе Гильяно запрещает cassetta? Этот бандит запрещает полиции осуществлять свои законные функции и патрулировать улицы сицилийских городов? Какая наглость! Какое возмутительное бесстыдство! Этот молодой человек что же, считает себя королем Италии? Появились карикатуры, на которых карабинеры прятались в темных закоулках Монтелепре, в то время как огромный Гильяно величественно шагал по площади.
Естественно, фельдфебелю в Монтелепре оставалось только одно: каждую ночь высылать патрули на улицы. Каждую ночь он приводил свой гарнизон, раздутый до сотни человек, в состояние боевой готовности и заставлял карабинеров охранять все подступы к городу со стороны гор, чтобы Гильяно не мог в него ворваться.
Но однажды он послал карабинеров в горы, и Гильяно вместе со своими пятью командирами: Пишоттой, Террановой, Пассатемпо, Сильвестро и Андолини — а каждый из них возглавлял отряд в пятьдесят человек — устроил им засаду. Гильяно открыл по ним безжалостный огонь и убил шестерых. Остальные бежали, спасаясь от пулеметного огня.
Рим взялся за оружие, однако именно удаль Гильяно и могла сослужить им всем сейчас службу, если только дону Кроче удастся переубедить это парниковое растение — министра.
— Поверьте, — сказал дон Кроче министру Трецце, — Гильяно может быть нам полезен. Я уговорю его объявить войну социалистам и коммунистам на Сицилии. Он нападет на их центры, уничтожит их активистов. Он будет моей вооруженной рукой. Ну и, конечно, я и мои друзья проведем необходимую работу исподтишка.
Министр Трецца не возмутился, лишь презрительно произнес:
— Гильяно уже опозорил нашу страну. Опозорил в международном масштабе. У меня на столе лежит план, разработанный начальником штаба нашей армии, согласно которому против Гильяно и его бандитов будут двинуты войска. За его голову назначено вознаграждение в десять миллионов лир. Тысяча карабинеров прибывает на Сицилию для подкрепления. А вы просите, чтобы я поберег его? Дорогой дон Кроче, я рассчитывал, что вы поможете нам и выдадите его, как выдавали других бандитов. Гильяно — это позор Италии. Все считают, что с ним надо кончать.
Дон Кроче отхлебнул кофе и провел пальцами по усикам, вытирая влагу. Ему начинало надоедать это римское двоедушие. Он медленно покачал головой.
— Нам куда важнее сохранить жизнь Тури Гильяно — пусть совершает свои героические дела в горах. Народ Сицилии молится на него — люди читают молитвы во спасение его души, чтобы он остался цел и невредим. На моем острове не найти человека, который предал бы его. Да и сам он намного хитрее всех других бандитов. В его лагере есть мои шпионы, но такова сила его личности, что я не знаю, насколько они мне верны. Вот каков этот человек.
Он всех располагает к себе. Если вы пошлете туда тысячу своих карабинеров да еще солдат, и вся эта операция провалится, как проваливались все попытки раньше, — что тогда? Я вам вот что скажу: если на ближайших выборах Гильяно решит поддержать левые партии, вы потеряете Сицилию, а значит, как вам, должно быть, известно, ваша партия потеряет Италию.
Он долго молчал, глядя в упор на министра.
— Вы должны прийти к соглашению с Гильяно.
— И как же это устроить? — спросил министр Трецца с вежливой улыбкой превосходства, глубоко возмутившей дона Кроче. Улыбка-то была римлянина, а ведь министр — урожденный сицилиец. Тем временем министр продолжал:
— Я знаю из достоверных источников, что Гильяно не питает к вам любви.
Дон Кроче передернул плечами.
— Если бы он держал на меня зло, ему бы не протянуть последние три года, а он малый умный. И кроме того, у меня есть к нему ход. Доктор Гектор Адонис — мой человек, и одновременно он — крестный Гильяно и один из тех, кому Гильяно больше всего доверяет. Гектор Адонис будет моим посредником и помирит нас с Гильяно. Но я должен получить от вас все необходимые заверения, причем в конкретной форме.
— Вы, может быть, хотите, чтобы я написал вам письмо и признался в любви к бандиту, которого пытаюсь поймать? — иронически произнес министр.
Сила дона заключалась в том, что он никогда не обращал внимания на оскорбительный тон или отсутствие уважения, хотя и делал пометку в душе. Вот и сейчас он ответил вполне спокойно — ничто в его лице даже не дрогнуло.
— Нет, — сказал он. — Просто дайте мне копии планов поимки Гильяно, которые составил начальник вашего штаба, а также копию вашего приказа о направлении тысячи карабинеров на остров. Я покажу все это Гильяно и пообещаю ему, что вы не дадите хода этим бумагам, если он поможет нам просветить сицилийских избирателей. На вас никакой тени не упадет: вы всегда сможете сказать, что у вас украли копию приказа. А кроме того, я пообещаю Гильяно, что, если христианские демократы победят на выборах, он будет полностью прощен.
— Ах, вот это — нет, — сказал министр Трецца. — Полное прощение бандита не в моей власти.
— Но пообещать-то вы можете, — сказал дон Кроче. — А потом, если удастся простить — прекрасно. Если же вы увидите, что это невозможно, то я сам сообщу ему скверную весть.
Министр все понял. Он понял то, что и следовало понять: дон Кроче под конец избавится от Гильяно, так как вдвоем им на Сицилии не жить. Понял он и то, что дон Кроче возьмет все на себя и ему не придется заниматься этой проблемой. Ну а обещания — почему бы их не дать? Надо только вручить дону Кроче копии двух планов операции.
Министр задумался. Дон Кроче опустил свою массивную голову и тихо произнес:
— Я бы настаивал на полном прощении, если это вообще возможно.
Министр зашагал по комнате, обдумывая, какие тут могут возникнуть сложности. Дон Кроче сидел не шевелясь, застыв. Наконец министр сказал:
— Обещайте ему помилование от моего имени, но вы должны понимать, что это будет нелегко. Слишком большой может подняться шум. Да если бы газеты узнали хотя бы то, что мы с вами встречались, они бы заживо содрали с меня шкуру, мне пришлось бы выйти в отставку и отправиться на мою ферму в Сицилии сгребать навоз и стричь овец. Скажите, вам действительно совершенно необходимы копии этих планов и моего приказа?
