Чезеро Ферра был тронут до глубины души. Молодой человек говорил с ним так просто, так искренне. С такой грустью и надеждой. Но обо всем главном он сказал. Он подумал о будущем его дочери. Ферра встал из-за стола и обнял Гильяно.
— Благословляю тебя, — сказал он. — Я поговорю с Юстиной.
Прежде чем уйти, Ферра сказал, что рад был оказаться полезным и узнать, что его сведения пригодились Гильяно. И, к удивлению, увидел, как изменилось у того лицо. Глаза расширились, лицо побелело.
— Я приглашу на свадьбу Стефана Андолини и Пассатемпо, — произнес он. — Там мы и уладим это дело.
Только какое-то время спустя Ферра подумал, что это довольно странное решение, если Гильяно действительно хочет сохранить свою женитьбу в тайне.
В том, что сицилийская девушка выходила замуж за мужчину, с которым и минуты не провела наедине, не было ничего необычного. Незамужняя женщина, сидя у своего дома, поворачивается в профиль: она не должна смотреть на улицу, не то ее сочтут распутницей. Молодые люди, проходя мимо, не могут заговорить с девушкой — разве что в церкви, под защитой Девы Марии, рядом с зорко следящей матерью. Если чей-то профиль или несколько оброненных в церкви слов сводили юношу с ума, ему следовало выразить свои чувства и намерения в письме, составленном по всем правилам. А это было делом нешуточным. Часто с подобными просьбами обращались к профессиональным писателям. Ведь из-за неверного тона вместо свадьбы вполне могли состояться и похороны. Поэтому в том, что Тури Гильяно просил руки Юстины у ее отца, никак не дав ей самой понять, что интересуется ею, не было ничего странного.
А Чезеро Ферра ни минуты не сомневался в согласии Юстины. Ребенком она заканчивала каждую молитву словами: «И спаси от карабинеров Тури Гильяно». Она всегда охотно бегала с поручениями к его матери Марии Ломбарде. А когда стало известно, что от дома Гильяно к дому Венеры нашли потайной ход, она была вне себя от ярости. Сначала отец с матерью решили было, что Юстина негодует по поводу ареста этой женщины и родителей Гильяно, а потом поняли, что это просто ревность.
Поэтому Чезеро Ферра предвидел ответ дочери и не удивился, услышав его. Потрясло его то, как она восприняла новость. А она лукаво улыбнулась, как будто знала заранее, что обольстит Гильяно, покорит его.
Далеко в горах стоял маленький полуразрушенный норманнский замок, в котором вот уже больше двадцати лет никто не жил. Здесь и решил Гильяно устроить свадьбу и провести медовый месяц. Он приказал Пишотте выставить вокруг замка вооруженную охрану, чтобы молодые могли не опасаться внезапного нападения. Аббат Манфреди выехал из монастыря в повозке, запряженной ослом, а потом люди Гильяно пронесли его на носилках по горным тропам. Он обрадовался, обнаружив в замке домашнюю часовню, хотя, конечно, все ценные статуи и резные украшения были давно оттуда похищены. Но каменный алтарь и голые каменные стены выглядели строго и благородно. В общем-то, аббат не одобрял решения Гильяно и, после того как они обнялись, сказал:
— Ты, видимо, забыл пословицу: не проигрывает тот, кто играет в одиночку.
Рассмеявшись, Гильяно сказал:
— Но когда-то надо ведь и о своем счастье подумать. — И, вспомнив излюбленную крестьянскую поговорку аббата, которой тот всегда оправдывал свои денежные махинации, добавил: — Ведь святой Иосиф сначала себе сбрил бороду, а уж потом принялся за апостолов.
Аббат повеселел, открыл свою шкатулку с бумагами и вручил Гильяно свидетельство о браке. Буквы были выведены по правилам средневековой каллиграфии золотистыми чернилами, и документ выглядел очень красиво.
— Брак будет зарегистрирован в монастырских книгах, — сказал аббат. — Но не бойся, никто об этом не узнает.
Невесту и ее родителей доставили в горы на ослах накануне ночью. Они расположились в комнатах замка, где люди Гильяно навели порядок и поставили бамбуковые кровати с соломенными матрацами. Гильяно больно кольнула мысль о том, что его родителей не будет на свадьбе, но карабинеры из отряда специального назначения полковника Луки неусыпно следили за ними.
На свадьбу были приглашены лишь Аспану Пишотта, Стефан Андолини, Пассатемпо, капрал Сильвестро и Терранова. Юстина сменила дорожную одежду на белое платье, которое принесло ей такой успех в Палермо. Она улыбнулась Гильяно, и его ослепила эта сияющая улыбка. Когда короткая церемония венчания была окончена, все вышли на поляну перед замком, где уже был накрыт стол, — там стояло вино, холодное мясо и хлеб. Выпили тост за жениха и невесту и наспех поели. Аббату и родителям предстоял долгий и опасный путь домой. В любой момент мог нагрянуть патруль карабинеров, и только людям, стоявшим на страже, придется вступить с ними в бой. Аббат хотел немедленно отправиться в путь, но Гильяно задержал его.
— Я хочу поблагодарить вас за то, что вы сегодня для меня сделали, — сказал он. — Через некоторое время после свадьбы я хочу совершить один милосердный поступок. Но мне нужна ваша помощь.
Несколько минут они о чем-то тихо беседовали, и аббат кинул в знак согласия.
Юстина обняла на прощание родителей; мать ее плакала и с мольбой смотрела на Гильяно. Но Юстина что-то шепнула ей на ухо, и пожилая женщина рассмеялась. Они обнялись еще раз, и родители сели на ослов.
Свою брачную ночь молодые провели в хозяйской спальне замка. В комнате ничего не было, кроме огромного матраца, который Гильяно велел притащить сюда на осле; матрац покрыли шелковыми простынями, поверх них лежало пуховое одеяло и подушки, купленные в лучшем магазине Палермо. Рядом была ванная комната, не уступавшая по размерам спальне, с мраморной ванной и большой раковиной. Разумеется, о водопроводе не могло быть и речи, и Гильяно, чтобы наполнить ванну, пришлось самому таскать воду из ручья, что, сверкая, бежал под стенами замка. Он приготовил такие духи и туалетные принадлежности, каких Юстина никогда в жизни не видела.
…Гладя ее по волосам, он вспоминал, как в тот знаменательный день впервые увидел в Палермо, что она — женщина. До чего же она тогда была хороша. Он прочел наизусть несколько стихотворений, которые посвятил ей, когда бродил в горах, мечтая о ней…
Юстина рассказала, что влюбилась в него в тот день, когда принесла записку от брата, и как она страдала, когда он не узнал в ней девочку, которой много лет назад дал денег. Тогда ей было одиннадцать лет — с тех пор она любила его и молилась за него каждый вечер.
Слушая ее, Гильяно был невыразимо счастлив. Так, значит, она любила его, думала и мечтала о нем, пока он был один здесь, в горах. Он все гладил и гладил ее по волосам; она поймала его руку и задержала в своей — сухой и горячей.
— А ты удивилась, когда отец сказал, что я хочу на тебе жениться? — спросил он.
Она улыбнулась хитро и торжествующе.
— Нет, после того как ты уставился на меня в Палермо, — сказала она. — С того дня я ждала тебя…
Проснулась она уже почти в полдень и обнаружила, что мраморная ванна и ведра около умывальника наполнены прохладной водой. Тури нигде не было видно. На минуту ей стало страшно одной; потом она залезла в ванну и вымылась. Затем вытерлась жесткой коричневой простыней и надушилась. Окончив утренний туалет, она надела свой дорожный костюм — коричневое платье и белую кофту на пуговицах. На ногах были удобные уличные туфли.
