— Можешь заплатить мне из той добычи, что мы возьмем в Италии, — сказал он. — Но товарищ Жискара де Клиссона должен ехать нарядно одетым!
Иногда я сомневалась в том, что Жискар принимает меня как мужчину в той полной мере, как мне хотелось. Возможно, тайно он еще лелеял свою первоначальную мысль. Но это не имело значения.
Прошедшая неделя была очень насыщенной. По несколько часов каждый день Жискар учил меня искусству владения мечом. Сам он считался лучшим мастером меча во Франции, и он клялся, что не встречал еще ученика способнее, чем я. Я училась тонкостям битвы мечом так, словно была рождена для этого, и быстрота моих глаз и рук часто срывала изумленное восклицание с губ Жискара. Кроме того, он учил меня стрелять в цель из пистолета и показал много искусных и невероятных трюков в битве один на один. Ни один новичок никогда не имел более знающего учителя, и ни один учитель никогда не имел более устремленного ученика. Я горела желанием постигнуть все, что касалось этого мастерства. Казалось, я заново родилась для этого нового мира, предназначенного мне с самого рождения. Прошлая жизнь превратилась в сон, который скоро забудется.
Итак, однажды ранним утром, еще до восхода, мы с Жискаром вскочили на коней во дворе «Красного вепря», и Дюкас пожелал нам попутного ветра. Мы уже повернули со двора, когда раздался голос, звавший меня по имени, и я увидела белое лицо в окне наверху.
— Агнес! — крикнул Этьен. — Ты уезжаешь, даже не попрощавшись со мной?
— Для чего такие церемонии между нами? — спросила я. — Ни ты, ни я ничего не должны друг другу. И нет, насколько я знаю, между нами дружбы. Ты уже достаточно здоров, чтобы самому заботиться о себе, и не нуждаешься больше в моей помощи.
Не сказав больше ни слова, я отпустила поводья, и мы с Жискаром поскакали по лесной дороге, подгоняемые ветром. Он посмотрел на меня сбоку и пожал плечами.
— Странная ты женщина, Темная Агнес, — сказал он. — Ты, кажется, двигаешься по жизни, как парка, — всегда одинаковая, неумолимая, отмеченная роковой печатью. Я думаю, мужчины, которые находятся рядом с тобой, не проживут долго.
Я не ответила, и так мы молча ехали сквозь зеленый лес. Солнце встало, залив золотом ветви, качающиеся на ветру. Впереди через дорогу пронесся олень, птицы защебетали песню радости жизни.
Мы ехали по той дороге, по которой я везла Этьена после битвы в «Пальцах мошенника», но в поддень свернули на другую, пошире, спускающуюся на юг. Не успели мы свернуть, как Жискар произнес:
— Покой там, где нет человека. И что теперь?
Какой-то деревенский парень, спавший поддеревом, вздрогнул, проснувшись, и уставился на нас, затем отпрыгнул в сторону и нырнул в дубовую чащу, что окружала дорогу. Я только мельком успела его рассмотреть: на нем была рубаха дровосека с капюшоном, он производил впечатление отъявленного негодяя.
— Наше воинственное появление напугало этого деревенщину, — рассмеялся Жискар. Но мной овладела странная тревога, заставлявшая меня беспокойно вглядываться в лесную чащу вокруг.
— В этом лесу нет бандитов, — пробормотала я. — У него не было причины убегать от нас. Мне это не нравится. Слушай!
Откуда-то из-за деревьев донесся высокий, пронзительный, переливающийся свист. Через несколько секунд ему ответил другой, очень отдаленный. Я напрягла слух и, кажется, уловила третий свист, еще дальше.
— Мне это не нравится, — повторила я.
— Птица подзывает своего дружка, — отмахнулся Жискар.
— Я родилась и выросла в лесу, — нетерпеливо произнесла я. — Это не птица. Это люди в лесу подают друг другу сигналы. Мне кажется, это связано с негодяем, убежавшим от нас.
— У тебя инстинкт старого солдата, — рассмеялся Жискар, сняв шлем со вспотевшей головы и повесив его на луку седла, — Подозрительность, настороженность — это хорошо. Но они бесполезны в этом лесу, Агнес. У меня нет здесь врагов. Напротив, я здесь хорошо известен и всем друг. И поскольку рядом нет грабителей, нам нечего опасаться.
— Говорю тебе, — не соглашалась я, — у меня непреодолимое предчувствие, что не все в порядке. Почему парень убежал от нас и потом свистел кому-то, скрытому в глубине леса? Давай свернем с дороги на тропинку.
К этому времени мы проехали некоторое расстояние от места, где услышали первый свист, и выехали к открытому месту вокруг мелкой речки. Здесь дорога как бы расширялась, хотя по-прежнему ее окружали густой кустарник и деревья. С левой стороны кусты были гуще и ближе к дороге. Справа рос редкий кустарник, окаймляющий речушку, на противоположной стороне которой берег упирался в голые скалы. Пространство между дорогой и речушкой, заросшее низким кустарником, составляло около сотни шагов.
— Агнес, девочка, — сказал Жискар, — говорю тебе, мы в такой же безопасности, как…
Бах! Грохочущий залп раздался из кустов слева, покрыв дорогу клубами дыма. Мой конь пронзительно заржал и шарахнулся в сторону. Жискар выбросил вперед руки и повалился в седле, а его конь упал под ним. Все это я видела лишь короткий миг, так как мой конь понесся стрелой направо, продирая кусты. Ветка выбила меня из седла, и я, оглушенная, рухнула на землю.
Лежа там, не видя дороги из-за густой травы, я услышала громкие грубые голоса выходящих из засады на дорогу мужчин.
— Мертв, как Иуда Искариот! — рявкнул один. — Куда поскакала девчонка?
— Ее раненый конь помчался туда, через речку, с пустым седлом, — ответил другой. — Она упала где-то в кустах.
— Если бы только взять ее живой, — произнес третий. — Она доставила бы редкое развлечение. Но герцог сказал, лучше не рисковать. А, здесь капитан де Валенса!
По дороге простучали копыта, всадник закричал:
— Я слышал залп, где девушка?
— Лежит мертвая где-то в кустах, — ответили ему. — А вот мужчина.
Через секунду раздался крик капитана:
— Тысяча чертей! Идиоты! Растяпы! Собаки! Это не Этьен Вильер! Вы убили Жискара де Клиссона!
Поднялся шум, посыпались проклятия, обвинения и оправдания, заглушаемые голосом того, кого называли де Валенсой.
— Говорю вам, я узнал бы де Клиссона и в аду, это он, несмотря на то, что вместо головы у него кровавое месиво. О, идиоты!
— Мы только повиновались приказам, — ревел другой голос. — Когда вы услышали сигнал, то послали нас в засаду и приказали стрелять, кто бы ни проехал по дороге. Откуда мы знали, кого должны были убить? Вы не называли его имя, наше дело было только стрелять в того, на кого вы укажете. Почему вы не остались с нами, чтобы посмотреть, как выполняется приказ?
— Потому что я на службе у герцога, дурак! — закричал де Валенса. — Меня слишком хорошо знают. Я не могу рисковать, чтобы меня увидели и узнали, если дело провалится.
Затем они набросились на кого-то другого. Послышался звук удара и крик боли.
— Собака! — вопил де Валенса. — Разве не ты дал сигнал, что Этьен Вильер едет этой дорогой?
