— Глупое дитя! — Шурша своей черной мантией, он мгновенно оказался рядом с испанцем. — Глупец, которому, может быть, каких-то сорок лет! Ты вырвался от меня, но справиться со мной тебе не удалось — думал, каким-то металлическим шариком можно убить Нехта Самеркенда?
Упав назад с табурета, де Гузман чудом избежал стремительного удара и, толкнув ногой своего врага, помешал египтянину разрубить его на месте. Они отчаянно катались, вцепившись друг в друга; их оружие лязгало и царапало пол. Затем конкистадор поднялся с мечом в руках. В эту минуту он пожалел, что не догадался перезарядить пистолеты!
Кривой меч противника заставлял испанца быть особенно бдительным, и каждый раз, отчаянно парируя удар, он ощущал жуткое тепло его волшебного лезвия. Сам он ни разу не достиг цели, хотя защищался вполне умело. Когда меч Нехта ударился о его доспехи, он застонал от нестерпимого жара.
Нехт Самеркенд коснулся спиной факела, и тот стал оплывать. Пламя погасло. Де Гузман сделал мощный прыжок в сторону, потом вперед, изо всех сил стараясь поскорее сразить этого дьявола тьмы, пока тьма не воцарит и не отнимет все силы. Лезвие ударялось о лезвие, высекая искры. Оба кричали. Несколько раз нестерпимый жар чуть не заставил де Гузмана разомкнуть пальцы на рукоятке меча. Но внезапно человек из прошлого отшатнулся назад — долгий слабеющий его крик известил де Гузмана о расставленной ловушке: это он, а не Нехт Самеркенд, должен был натолкнуться на потайную дверь! Прежде чем дверь захлопнулась, снизу донеслось до испанца злобное шипение многочисленных ядовитых змей.
Тяжело дыша и обливаясь потом, конкистадор в кромешной тьме нашел руку Несагуалчи.
— Надеюсь, он не окажется неуязвимым к укусам гремучих змей!
— Я — тоже, — сказала девушка, вцепившись в него.
Де Гузман улыбнулся в темноту, потому что он держал за руку новую правительницу Тланскельтека, а значит — и сам Тланскельтек.
Они бросились прочь из этого проклятого обиталища мертвецов, и за ними со звоном захлопнулись огромные двери. Они бежали по темным коридорам, отныне не подвластным Нехту Самеркенду и его подданным.
* * *
На следующий день Несагуалча, которую, как ни странно, до появления де Гузмана никто не знал, объявила народу давно проклятого города, что Нехта Самеркенда больше нет, что она будет их полноправной правительницей, а тот, кому все они обязаны своим спасением, — ее вице-королем. Когда она повернулась, указав на де Гузмана, тот улыбнулся и засунул за ремень пистолет, который до тех пор держал наготове, чтобы она в последний момент не передумала.
Эти люди никогда не видели пороха и не слышали его грохота, пока губернатор не дал де Гузману чудесную возможность проявить свою власть. Губернатор безраздельно правил под началом Нехта Самеркенда, и теперь ему не слишком нравилась перспектива подчиниться чужеземцу и какой-то девчонке, которая еще вчера была рабыней на полях.
Де Гузман выстрелил. Губернатор обнажил меч и бросился вниз по ступеням храма. После этого тысячи коленей преклонились перед человеком, стоящим возле принцессы, которая только что стала королевой и преданно смотрела на чужеземца.
— Сообщите им мой титул, — приказал солдат дочери королей. — Пусть они называют меня… конкистадором!
Итак, дело сделано. Несколько дней спустя никто не знал, что причина «нездоровья», державшего их правительницу взаперти, — рассеченная губа и огромный синяк на ее щеке, не считая других, невидимых «знаков внимания» де Гузмана: конкистадор никогда не отличался терпением и не был нежным любовником.
Появившись на людях после недолгого отсутствия, она сообщила своим подданным, что армия должна начать учения и что на их земле есть месторождения, которые конкистадор хочет найти и разработать. Он не сомневается, что где-то поблизости залегают уголь, сера и поташ. Если Коронадо или чирикагуа надумают приблизиться к стенам Тланскельтека, их встретит не первобытное племя, легко поддающееся уничтожению, а град огня и люди, умеющие пользоваться порохом. Не знал только ее народ, что под королевской мантией она по-прежнему носит рваное рубище рабыни, плотно прилегающее к ее телу и напоминающее ей, что она женщина конкистадора, правящего Тланскельтеком.
Жизнь де Гузмана только начиналась; рабство же Несагуалчи не закончилось!
В одну из ночей конкистадор увидел во сне приближающегося к нему человека, облаченного в темное одеяние. Глаза его были полны злобы и столетней мудрости. Де Гузман безуспешно пытался выхватить меч; затем до него дошло, что видение — не более чем кошмарный сон. Изо всех сил он пытался проснуться. Но проснуться не мог.
— Ни одному чужеземцу не дозволено править моим городом, — говорил ему Нехт Самеркенд. — Краснокожие люди с равнин нападут на тебя, убийца, жаждущий власти глупец, и ты не убежишь от их мечей и топоров!
В жутком сне де Гузмана древний маг был в мантии, испачканной на груди чем-то бурым. Пытаясь убежать от него, конкистадор с трудом вскарабкался на башню храма, схватил огромный деревянный молот и принялся бить в громадный бронзовый колокол. Звук этого колокола почти с физической силой отдавался в голове де Гузмана. Он видел, как на колоколе появились трещины, как отвалился и рухнул наземь кусок бронзы. И тут же возникли обнаженные краснокожие жители равнин, с дикими криками несущиеся на его город. Город, правление которым стало вершиной его жизни, полной предательства, алчности и убийства.
Проснулся он с пронзительным криком, тяжело дыша… под какие-то душераздирающие крики, а главное — под непрекращающиеся удары огромного бронзового колокола.
В последние мгновения своей жизни де Гузман подумал, что он, должно быть, даже падая, убил не менее дюжины истошно вопящих атакующих индейцев. Последнее, что он сделал, — вонзил меч в живот человеку, чья дубинка пригвоздила его голову к нижней ступеньке храма Тланскельтека.
Только когда были перебиты все мужчины, женщины и дети, а босые и обутые в мокасины ноги индейцев заскользили в реках крови, из храма стал подниматься лазурный туман. Число атакующих возрастало, но все они мгновенно умирали. Последний из них увидел облаченного в мантию человека, стоящего на вершине храмовой лестницы с поднятыми к небу руками, и попытался выпустить в него стрелу…
Туман клубился недолго, и Тланскельтек превратился в город мертвецов. Умерли все, кроме Нехта Самеркенда.
Он жестикулировал и бормотал какие-то заклинания, более древние, чем язык, на котором он их произносил, язык, на котором больше никто не говорил.
Наконец он закончил свой разговор с небесами и, шатаясь, опустился на колени.
— Я умираю в городе мертвецов. Но… уходя… я забираю с собой того, кто убил меня… и мой город!
Ни Коронадо, ни кому-либо другому так и не удалось увидеть сказочный город Сиболо, а Тланскельтек Нехта Самеркенда, расположенный к северу от Мехико, в самом сердце земли, исчез: уходя в вечность, древний маг забрал его с собой.
Дорога в Азраэль (Перевод с англ. М. Райнер)
Аллах акбар! Нет Бога, кроме Аллаха. Случилось так, что я, Косру Малик, должен описать эти события чтобы люди помнили о них. Я стал свидетелем безумия, поразившего человеческий разум. Да, я проехал по дорогам Азраэля — Дороге Смерти и видел, как люди в кольчугах падали, словно скошенная пшеница… Подробно и правдиво опишу я судьбу Кизилшера, Красного Города, исчезнувшего, подобно летнему облачку в голубых просторах бескрайнего неба.
