— Видите золотого сокола? — сказал он. — Кроме того, взгляните на меч. Лицо Разрушителя не слишком знакомо мне без бороды, но, клянусь Аллахом, я узнал бы этот меч где угодно!
Огонь погас. Сзади, ближе к берегу, послышался отдаленный ропот множества людей. Факелы отбрасывали беспорядочные отблески. Роджер почувствовал, как воины вокруг него подозрительно застыли, и услышал, как шевельнулись в ножнах их сабли.
— Кто там? — спросил высокий мусульманин.
— Люди, которых послал император. Они должны проследить, чтобы я благополучно добрался до места, — ответил сэр Роджер. — Он опасался, что франки могли оставить своих шпионов. Чего мы ждем? Скоро рассвет.
— Верно, — пробормотал турок. — И нам лучше будет добраться до холмов, пока темно. Ты появился раньше, чем мы ожидали. Мы ехали к берегу, чтоб встретить тебя, и вдруг ты оказался среди нас. Нам повезло, что мы не разминулись в этой проклятой тьме. Поезжай среди нас, милорд.
Они пустили лошадей легким галопом, преодолевая милю за милей, и к рассвету, словно летящая банда пустынных призраков, пересекли горный кряж и скрылись среди холмов.
При дневном свете рыцарь увидел своих спутников — два десятка всадников-сельджуков, одетых в сталь, золото и кожу. Они мчались подобно ветру, не жалея коней, и он предположил, что в холмах их ждут свежие лошади, поскольку они уже были за восточными границами владений Алексиса. Они ни в чем его не подозревали, но у него в этом мрачном маскараде не было никаких планов. Ему приходилось плыть по течению, будучи помимо воли захваченным водоворотом событий. Он знал, что следует делать, если возникнет благоприятная возможность, но в данный момент он был беспомощен и не располагал всеми необходимыми сведениями.
В самом деле, вся его жизнь шла подобным образом. Об этом сейчас мрачно размышлял он под стук копыт. Он родился в замке, отстроенном из руин саксонской крепости, почти через год после битвы при Гастингсе. С ранней юности он ввязался в столь запутанную историю, что сам уже отчаялся выбраться из нее невредимым. Ему пришлось покинуть родные края — всего на день он успел опередить солдат, посланных рассерженным королем. Обидевшись на своего сеньора, он поступил на службу к герцогу Роберту Нормандскому, что постоянно ссорился со своим похожим на лиса братом. Однако нетерпеливая душа Роджера не смогла вынести праздности и обжорства герцога, сколь бы добродушен тот ни был, и в конце концов он оказался в королевстве, которое норманнские мечи отсекли от Южной Италии. Он скакал рядом с Танкредом и участвовал в его приключениях, но нескончаемые амбиции Боэмунда наскучили английскому рыцарю. Место действия переместилось в Рейнланд, где ему пришлось стать участником кровавого завершения вражды герцога Годфрея с Рудольфом Швабским. Затем наступила пора расцвета крестовых походов, последовавшая за трубным зовом папы Урбана, и люди начали продавать свои земли, чтобы купить коней, которые унесли бы их на восток — спасать заблудшие души и убивать язычников.
Бароны постепенно собирались вместе, но, с точки зрения наиболее нуждающихся, слишком медленно. Кроме того, многие молчаливо сомневались в том, что на их долю что-либо останется после того, как великие лорды одержат победу. Толпы крестьян, нищих и бродяг объединились вокруг Петра Отшельника, целуя землю, по которой он ступал, и подставляя головы под удары копыт его угрюмого осла — в попытках вырвать клок серой шерсти животного как священную реликвию. Петр во всем подражал Урбану, и, казалось, какая-то магнетическая сила привлекала на его сторону все новых и новых людей. Этот мрачный фанатик обратил в свою веру также нескольких бедствующих рыцарей и дворян, и пестрая орда двинулась на восток, вниз по Дунаю, воспевая осанну и воруя свиней.
Среди этих бедных рыцарей были Роджер де Коган и его брат по оружию, Готье Сан-Авуар — Безденежный. Они пытались навести хоть какой-то порядок среди окружавшего их сброда, но с тем же успехом они могли пытаться собрать в стаю карпатских стервятников. Прожорливые паломники, которых насчитывалось около восьмидесяти тысяч, словно саранча прошли по земле венгров, сразились с заставами Алексиса, на коленях приветствовали шпили Константинополя и наконец обосновались там, явно намереваясь уничтожить все продовольственные запасы империи.
Когда они начали сдирать свинцовые листы с крыш соборов, чтобы продать их на рынке, Алексис, пребывая в совершеннейшем отчаянии, убедил их перебраться на другой берег Босфора. Там они рассеялись по холмам и, к всеобщему облегчению, пали жертвой разбойничьей банды турок. Готье и его товарищи, движимые скорее доблестью, нежели благоразумием, поспешили на помощь несчастным и наткнулись на целую армию украшенных перьями цапли и распевающих песни всадников. Готье пал смертью храбрых на груде вражеских трупов, вместе со своими доблестными воинами, а сэр Роджер, придя в себя после страшного удара секиры по макушке шлема, обнаружил, что скован цепями вместе с прочими воинами своего отряда. Далее они пешком шагали в Ниццу, здесь его продали высокому худому стервятнику, одетому в сталь и золото, — арабу, Юсефу ибн-Залиму. Его изящный корабль ходил вдоль берегов Черного моря и вверх и вниз по Босфору, от Черного моря до Средиземного. Рыцарю пришлось стать свидетелем ужасных сцен, кои разыгрывались как в трюме галеры, так и на запятнанной кровью палубе, — потом они являлись ему в кошмарных снах в течение всей его жизни. Однако эти кровавые видения не в силах были затмить иную жуткую картину — его товарища, Готье, умирающего среди мертвых, и — худого надменного всадника в золоченой кольчуге и шлеме с пером цапли, поднимающего на дыбы лошадь, копыта которой мигом позже опускаются на окровавленное лицо…
«Так Осман, сын Килиджа Арслана, поступает с неверными!» Эти презрительные слова звучали в ушах Роджера де Когана сквозь плеск волн, скрип весел и шум сражений.
Теперь же английский рыцарь оказался в одной компании с турецкими грабителями. Он чувствовал себя участником мрачного маскарада, он ничего не знал о том, куда они направляются, за исключением того, что ему — вне всякого сомнения — предстоит оказаться лицом к лицу с принцем Османом и его жестокосердым отцом. Роджер постоянно оглядывался, нет ли признаков погони, но если солдаты Алексиса и преследовали их, то уже сбились со следа.
К полудню всадники подошли к невысокой башне среди холмов. Тут их ждали еда, питье и свежие лошади. Они находились во внешних владениях Килиджа Арслана, Красного Льва ислама, но пока что не встречали никаких поселений — лишь руины, оставшиеся от древних времен правления римлян. Быстро поев, они вновь вскочили в седла и помчались дальше.
В течение всего жаркого и сухого летнего дня они скакали галопом среди неровных холмов, не жалея лошадей. Роджер искал взглядом передовой отряд крестоносцев или хоть какие-то признаки их движения, но понял, что они сами, видимо, едут севернее. Он не задавал никаких вопросов, ничего не говорил и Ортук-хан. Он ехал, напевая песню о воине, который был столь искусным наездником, что удостоился имени Оседлавшего Ветер. Роджер чувствовал — это было слабостью и предметом тщеславия сельджука.
Взошла луна, затем зашла снова, и они опять остановились среди холмов, где смогли поменять лошадей. Ортук-хан долго о чем-то разговаривал с запыленным гонцом. Затем он уселся на землю, скрестив ноги, и сделал знак своим людям, чтобы те приготовили еду.
