* * *
В вечерних сумерках я впервые прошел по улицам Котха. Я с интересом поглядывал на окружавшие меня стены домов. В этом городе все здания были выстроены на века, с большим запасом прочности и мощности, но без единого намека на украшения. Наконец мои конвоиры привели меня к некоторому подобию стадиона — овальной площадке, граничившей с крепостными стенами, вокруг которой поднимались широкие ступени каменной лестницы, где и размещались зрители. Сама арена поросла невысокой густой травой, наподобие бейсбольного поля, и с внутренней стороны была огорожена импровизированной сетью. Я решил, что та нужна для того, чтобы уберечь головы соперников от чересчур сильного прикладывания к каменным трибунам. Площадку заливал белый свет многочисленных факелов.
К моему прибытию зрители, а их было не меньше, чем на финальном матче но бейсболу в Америке, уже расселись по местам: мужчины — у самой арены, женщины и дети — на верхних ярусах. Среди моря лиц я с удовольствием заметил прекрасное лицо Альты, не отводившей от меня бездонных фиалковых глаз.
Таб проводил меня на арену и быстро присоединился к остальным воинам за сеткой. Почему-то па ум пришли подпольные кулачные бои, пользующиеся у меня на родине огромной популярностью: голая земля, неверный свет, угрюмые мужчины… Устремив взгляд на полное неярких звезд небо, красота которого не переставала поражать меня, я вдруг от души расхохотался. Господи, кто бы мог подумать! Я, Иса Кэрн, родившийся в двадцатом веке в самой передовой стране мира — Америке, должен сейчас, почти обнаженный, за исключением узкой набедренной повязки, кровью и болью доказывать свое право на существование в мире дикарей, о которых на моей родной планете даже не подозревают.
С другой стороны арены к сетке подошла вторая группа воинов. В ее центре возвышался Гор Медведь, живо подлезший под сетку и приветствовавший стадион диким воплем. Он был в ярости, уязвленный, что я опередил его и появился на ристалище первым.
Кошут, восседавший на возвышавшемся над первым рядом помосте, встал на ноги. Воинственные котхи заорали и затопали ногами. Вождь взял в руки копье, размахнулся и послал его в центр арены. Проследив короткий полет глазами и увидев, как копье вонзилось в траву, мы с Гором ринулись друг на друга — две горы мышц, полные яростного желания победить.
Правила поединка были просты: запрещалось наносить удары любыми частями тела, как кулаком, так и раскрытой ладонью, локтями, коленями; равно запрещалось пинаться, кусаться и выцарапывать глаза. Все остальное было разрешено.
Когда заросшая густыми черными волосами туша навалилась на меня, я успел подумать, что Гор, пожалуй, посильнее Логара. Лишенный своего лучшего оружия — кулаков, я терял единственное преимущество перед противником.
Такого соперника мне не попадалось ни разу в жизни: восемь стоунов железных мышц, обладающие рефлексами огромной кошки. К тому же привычный к подобным поединкам Гор владел богатейшим арсеналом приемов и уловок, о которых я не имел понятия. В довершение ко всему его голова так плотно сидела на плечах — на короткой шее, сплошь покрытой мускулами, что бесполезно было пытаться свернуть ее.
Меня спасли только упорство и выносливость, приобретенные за время жизни в холмах, да неукротимый дух сына Земли. К тому же, проигрывая в массе и силе, я был более быстр и подвижен.
О самом поединке говорить особенно нечего. Казалось, само время приостановило свой бег, превратившись в неподвижную, скрытую кровавой пеленой вечность. Что удивительно, стояла абсолютная тишина, нарушаемая лишь нашим хриплым дыханием, потрескиванием факелов да шарканьем по траве босых ног. Наши силы оказались почти равны, что делало невозможной быструю развязку. В отличие от подобных состязаний на Земле, тут мало было уложить противника на лопатки. Нет, состязание шло до тех пор, пока один или оба противника не рухнут на землю замертво, прекратив сопротивление.
Я до сих пор вздрагиваю, вспоминая, какой концентрации физических и моральных сил стоила мне эта схватка. Уже грянула полночь, а мы, совершенно измотанные, но не потерявшие боевого духа, все еще стояли, упершись друг в друга плечами. Казалось, весь мир утонул в кровавом тумане. Все мое тело превратилось в единый сгусток напряжения и боли. Некоторые мышцы просто онемели, и я перестал чувствовать их, другие же сводило невыносимыми приступами боли. Кровь сочилась у меня изо рта и из носа. Я полуослеп от нечеловеческого напряжения. Ноги дрожали, дыхание сбилось.
Утешало меня лишь то, что Гор был не в лучшем состоянии. У него кровь текла не только изо рта и носа, но и из обоих ушей. Его грудь неравномерно вздымалась.
Сплюнув кровавый сгусток, он с рычанием, похожим больше на хрип, в очередной раз попытался вывести меня из равновесия и сбить с ног. Для этого он прогнулся вперед и, опершись на меня, перенес центр тяжести повыше.
Понимая, что такого чудовищного напряжения я больше не выдержу, я вложил ту кроху сил, которая еще у меня осталась, в одно движение. Перехватив выставленную вперед руку богатыря-котха, я перекинул ее через плечо и резко рванул на себя… То, что Гор рванулся, пытаясь вырваться из моего захвата, наоборот, помогло мне провести прием.
Перелетев через меня, альмариканин рухнул на траву, приземлившись на шею и одно плечо, и затих. Мгновение я стоял в тишине, глядя на поверженного голиафа, а затем ночь взорвалась дикими воплями котхов, признавших меня победителем. Тут мои ноги подкосились, в глазах померк свет, и я, рухнув на лежащего соперника, потерял сознание.
Уже потом мне сказали, что сперва нас обоих сочли покойниками. Много часов пробыли мы без сознания. Как выдержали наши сердца — одному Всевышнему известно. Старики утверждали, что за всю свою жизнь не видели такого долгого поединка.
Гору пришлось худо, даже по здешнем меркам. В результате моего броска он не только сломал плечо и заработал кучу менее значительных травм, но и раскроил череп. Что касается меня, то я отделался тремя сломанными ребрами, однако все мои мышцы и суставы настолько перетрудились, что я несколько дней не мог даже подняться с постели. Котхи лечили нас, используя все свои немалые познания в искусстве врачевания ран, но в первую очередь своим выздоровлением мы были обязаны нашей природной живучести. Жизнь на Альмарике беспощадна к тем, кто не умеет быстро залечивать раны. Тут уж ты либо быстро выздоравливаешь, либо погибаешь.
Когда я более-менее пришел в себя, то поинтересовался у Таба, не будет ли теперь Гор моим кровным врагом. Мой вопрос донельзя озадачил молодого котха: до сих пор Гор никогда не проигрывал. Но вскоре мои сомнения рассеялись самым приятным образом.
В один прекрасный день дверь в мою комнату распахнулась и шестеро воинов бережно внесли носилки, на которых лежал Гор, обмотанный повязками, как мумия. Однако голос Медведя был бодр и силен. Этот удивительный воин заставил своих приятелей принести себя в мою комнату, чтобы поприветствовать меня. Зла он на меня не держал, даже наоборот. В его чистой, первобытной, большой душе нашлось место для искреннего восхищения человеком, сила которого превзошла его собственную.
