Поднявшийся неистовый гвалт перекрыл властный голос Эрлик-хана, который говорил по-английски, на единственном общем для всей этой пестрой смеси народов языке:
— Они прячутся за богом; заставьте их выйти.
— Надо дать по ним очередь, — предложил смуглый, могучего телосложения громила. Харрисон узнал в нем турка Ак-Богу, феска которого никак не вязалась с остальным его одеянием. — Если мы останемся стоять здесь, то рискуем отправиться на тот свет. Он может перестрелять всех нас из-за ширмы.
— Болван! — Монгол чуть не задохнулся от ярости. — Он давно бы сделал это, будь у него оружие. Я запрещаю стрелять. Они могут спрятаться за изваянием, и понадобится слишком много выстрелов, чтобы выкурить их оттуда. Здесь вам не Камеры Тишины. Пальба произведет слишком много шума, одного выстрела на улице могут и не услышать, но одним здесь не обойтись. Он вооружен только топором; набросьтесь на него и изрубите на куски!
Ак-Бога, не раздумывая, бросился вперед. Остальные устремились за ним. Харрисон перехватил топорище поудобнее. Нападающие могли добраться до них только поодиночке.
Турок находился в узкой щели между идолом и стеной, когда Харрисон бросился к нему из-за огромной зеленой глыбы. Ак-Бога завизжал в предвкушении победы и занес для удара нож. Он закрывал собой весь проход, и из-за его плеча стоявшие за ним могли разглядеть только мрачное лицо Харрисона с бешено сверкающими глазами.
Харрисон ударил обухом прямо в лицо Ак-Боги, круша ему нос, зубы и подбородок. Турок пошатнулся, захлебываясь собственной кровью, и, полуослепленный ею, все же попытался ударить полицейского ножом, точно смертельно раненная пантера. Острое лезвие раскроило лицо Харрисона от виска до челюсти, но в то же мгновение опустившийся топор сокрушил грудную клетку турка. Отшатнувшись назад, умирающий повалился на спину.
Стоявшие за ним попятились от неожиданности. Харрисон, окровавленный, словно заколотый боров, снова спрятался за идола. Они не видели белого великана, притаившегося наготове под сенью божества, но видели Ак-Богу, испускающего последнее дыхание в луже крови по их сторону ширмы. Турок казался принесенной идолу кровавой жертвой, и зрелище это отрезвило даже самых неумолимых.
И теперь, когда дело зашло в тупик и сам Повелитель мертвых, казалось, пребывал в нерешительности, на сцену разыгравшейся трагедии выступил еще один персонаж. Открылась дверь, и в зал ворвалась экзотическая фигура. Харрисон услышал, как за его спиной испуганно охнула Джоэн.
Это был Али ибн-Сулейман. Он прошествовал по залу так, словно находился в собственном замке в загадочных окрестностях Джебель-Друза. Он сменил свой западный наряд. Теперь виски его опоясывала шелковая повязка с широкой золотой полосой. Его торс прикрывала просторная рубаха с поясом, из-под которой виднелись расшитые узорами туфли на серебряных каблуках. Его веки были накрашены сурьмой, отчего блеск глаз казался еще более жестоким, чем обычно. В руке друз сжимал длинную кривую саблю.
Харрисон отер кровь с лица и пожал плечами. Ничто больше не могло удивить его в доме Эрлик-хана, даже эта живописная фигура, которая, казалось, только что выплыла из восточного сна, навеянного опиумным дурманом.
Внимание всех было приковано к друзу, который шел по залу и казался еще более высоким и грозным в своем национальном костюме, чем в западном платье. Он не испытывал ни малейшего страха перед Повелителем мертвых, точно так же, как ранее — перед Харрисоном.
— Почему мне не сказали, что мой враг — узник в этом доме? — остановившись перед Эрлик-ханом, дерзко спросил он по-английски, на том единственном общем наречии, которым владели и он, и монгол.
— Тебя здесь не было, — грубо оборвал его Эрлик-хан, которому явно не нравилось поведение друза.
— Да, не было, но я недавно вернулся и узнал, что собака, которая прежде была Ахмед-пашой, сидит в западне в этой комнате. Ради такого случая я облачился в подобающее мне платье. — Повернувшись к Повелителю мертвых спиной, Али ибн-Сулейман подошел к идолу.
— Эй, неверный! — крикнул он, — выходи и прими удар моей стали! Вместо ожидающей тебя собачьей смерти, которую ты заслужил, я предлагаю тебе благородный поединок — твой топор против моего меча. Выходи, или я выведу тебя оттуда за бороду!
— У меня нет бороды, — насмешливо отозвался детектив. — Подходи и попробуй достать меня!
— Даже тогда, когда ты был Ахмед-пашой, ты был мужчиной, — нахмурился Али ибн-Сулейман. — Выходи сюда, где мы можем как следует воспользоваться оружием. Если ты убьешь меня, то уйдешь отсюда живым. Клянусь Золотым Тельцом!
— Могу ли я довериться ему? — пробормотал Харрисон.
— Друзы держат свое слово, — прошептала Джоэн, — но есть еще Эрлик-хан…
— Кто ты такой, чтобы раздавать обещания? — крикнул Харрисон. — Здесь распоряжается Эрлик-хан.
— Только не в вопросах моей личной мести! — последовал высокомерный ответ. — Клянусь честью, ни одна рука, кроме моей, не коснется тебя, а если погибну я, то тебя отпустят на свободу. Так я говорю, Эрлик-хан?
— Пусть будет, как ты желаешь, — ответил монгол, разводя руками в знак отказа влиять на развитие событий.
Джоэн судорожно стиснула руку Харрисона и горячо зашептала:
— Не верьте ему! Он не сдержит своего слова! Он предаст и вас, и Али, обоих! Он никогда не стремился к тому, чтобы друз вас убил, — и теперь он хочет наказать Али, сделав так, чтобы вас убил кто-то другой! Не надо, не надо…
— В любом случае нам крышка, — тихо сказал Харрисон, стирая пот и кровь, заливавшие ему глаза. — Пожалуй, стоит попытаться. Если я откажусь, они скоро опять полезут на нас, а из меня кровь хлещет так, что скоро я ослабею и не смогу драться. Воспользуйся случаем, девочка, и попытайся удрать, пока все наблюдают за мной и Али. — И он громко крикнул: — Со мной здесь женщина, Али. Отпусти ее, прежде чем мы начнем сражаться.
— Чтобы она привела тебе на выручку полицейских? — спросил Али. — Нет. Она умрет с тобой или останется жить, если ты победишь. Ты идешь?
— Иду, — ответил, скрежеща зубами, Харрисон. Перехватив поудобнее топор, он выскользнул из ниши, мрачный, мертвенно-бледный, с залитым кровью лицом и одеждой, мокрой от бурых кровавых пятен.
Али ибн-Сулейман пружинистой, упругой походкой начал приближаться к противнику. В его руке голубым огнем сверкало широкое лезвие кривой сабли. Борясь с внезапно навалившейся на него слабостью, Харрисон занес топор — но в этот момент раздался негромкий хлопок и что-то ударило его по голове, разом отняв у него способность двигаться. Он не заметил, как упал, но почувствовал, что лежит на полу. Сознание продолжало работать, но язык и тело отказывались повиноваться ему.
Словно через пелену до него долетел отчаянный вопль, и стрелой подлетевшая к нему фигурка в белом — Джоэн Ла Тур — упала на колени подле него и принялась судорожно ощупывать его тело.
— Собаки, собаки! — рыдала она. — Вы его убили! — Голос ее сорвался на крик: — Где же твое слово, Али ибн-Сулейман?
