Он направляется дальше. Если собрать все кадры из
американских фильмов, где действие происходит в туалетах, то может получиться
многосерийная «сага о туалетах». Там убивают, насилуют, переодеваются, любят,
ошибаются и тому подобная дребедень. На самом деле это происходит из-за
полиции, когда нельзя драться или устраивать дебош в общественном помещении,
рискуя быть арестованным.
Оглобля открывает дверцу второй кабинки. Пусть подойдет поближе.
В конце концов давно нужно показать этим подонкам, что я их не боюсь. Может
быть, тогда они отстанут. Если не успокоятся и в этом случае, то тогда придется
в очередной раз исчезнуть. Отправить Сашу в Сиэтл, а нам с Костей куда-нибудь
скрыться. Правда, придется оставить дом, машины, самолет, в общем, все, что я
нажил за последние шесть лет. Хотя нет, не нажил. Скорее, купил на не очень
честно заработанные деньги. Как пришли, так и ушли. Не стоит о них жалеть.
Денег у меня хватит, чтобы устроиться в другом месте. Моя недвижимость все
равно сохранится за мной, хотя бы еще на сто лет, а жить можно в любом уголке
Америки, благо прописки здесь не существует. Я знаю, что в Москве ввели
регистрацию всех приезжающих гостей. Попробовали бы здесь сделать нечто
подобное! Мэр города, в котором устроили бы подобную дискриминацию приезжих,
мгновенно бы слетел со своего места. И еще бы попал под суд за такое
неслыханное нарушение прав гостей.
Оглобля наконец подходит к моей кабинке. У него уже более
уверенные шаги. Он полагает, что меня здесь нет. Открывает дверцу, и в этот
момент я обрушиваю на него кастет. Удар получился отменным. Он пошатнулся и
упал на колени. Я еще раз бью его в скулу, в лошадиную скулу, которая снилась
мне последние несколько дней, пока я ждал Костю. Он падает на пол. Вот так-то
лучше. Ботинки у меня тяжелые, теперь ему будет труднее защищаться.
С каким наслаждением я бью его по почкам! Пусть вспомнит,
как избивал меня. По лицу, правда, не бил. Им важно было сохранить мое лицо в
порядке, чтобы я мог беспрепятственно выполнить их «заказ». Но спина у меня
болела еще дней десять. Зато я не обязан беречь лицо своего преследователя. И
поэтому я с удовольствием заезжаю ему ботинком в физиономию, чтобы он
почувствовал, как это больно. Кажется, я сломал ему нос. Еще несколько ударов —
и я немного успокоюсь.
— Хватит за мной ходить, — говорю я по-русски,
чтобы Оглобля лучше понял, — хватит меня преследовать, гнида лагерная.
Если еще раз я увижу вас около своего дома, я отстреляю вам конечности. Мы уже
обо всем договорились с Барлоу, и я не хочу видеть у себя на хвосте такую
падаль, как ты.
Я еще несколько раз бью его по вздрагивающему телу. Вот
теперь все нормально. Теперь я вернул себе одно очко. Остается дождаться его
напарника. Тот уже спешит к туалету, когда я поворачиваюсь, чтобы вымыть руки.
Конечно, левую руку я могу не мыть, но этот тип даже не соображает, что же
происходит. Он врывается в туалет и видит моя спину, а потом своего напарника,
лежащего на полу в крови. Конечно, он бросается к Оглобле. Психологически все
рассчитано правильно. Если человек показывает вам свою спину, значит, он не
опасен и вас не боится. Просто напарник Оглобли не изучал психологию. А я
изучал. Он делает шаг к Оглобле, потом оглядывается по сторонам. Я наблюдаю за
ним, глядя в зеркало. И в тот момент, когда он наконец соображает, что именно
произошло, и поворачивает голову ко мне, я разворачиваюсь и, вложив в удар все
тело, достаю его хорошо поставленным ударом. Он отлетает к стене и падает на
пол без сознания. Вот и все. Теперь у нас есть минут двадцать — двадцать пять.
А может, и больше, пока Оглобля приведет себя в порядок. Я наклоняюсь к нему.
Его напарник лежит без сознания под писсуаром. Это как раз идеальное место для
такого подонка.
— Слушай внимательно, — говорю я Оглобле, поднимая
его голову за редкие волосы, — хватит меня преследовать. Хватит меня
доставать. Я не люблю, когда за мной следят. Чем вы занимаетесь, это ваше дело.
А меня оставьте в покое. Так будет удобнее и для вас, и для меня. Иначе в
следующий раз я кого-нибудь убью. Все понял?
Он стонет и из его разбитых губ я слышу, что он меня понял.
Вот это другое дело. Напоследок я с силой опускаю его голову на пол с таким
расчетом, чтобы еще немного его оглушить. Потом быстро проверяю его одежду.
Достаю мобильный телефон и ключи от машины. У его напарника тоже забираю
мобильный телефон и неожиданно обнаруживаю пистолет. Вот это номер! Эти
мерзавцы уже не боятся ездить по Америке с оружием в кармане! Я долго смотрю на
пистолет. Брать его с собой немыслимо. И не только потому, что меня могут
задержать. Этот пистолет вполне может числиться в розыске, на нем может висеть
какое-нибудь преступление. Нет, такая вещь мне не нужна. Но и оставлять ее
здесь тоже нельзя. Выброшу где-нибудь по дороге. Я стираю свои отпечатки пальцев
с пистолета и, завернув его в носовой платок, опускаю в карман.
После этого я выхожу из туалета. Посетителей в такое время
немного, и если даже найдут моих преследователей, понадобится минимум полчаса,
чтобы привести их в порядок. Мобильные телефоны мне нужны, чтобы проверить,
куда в последние два часа звонили эти ребята. Я выхожу во дворик, достаю свой
телефон и переписываю все номера с их телефонов. После чего отключаю оба
аппарата и выбрасываю в ведро для мусора. Нет, это неправильно. Телефоны нужно
разбить и бросить рядом с ними. Иначе Барлоу может заподозрить, что я устроил
шоу именно для того, чтобы списать номера телефонов с их аппаратов. Я
возвращаюсь и бросаю телефоны рядом с ними. Теперь это выглядит как акт личной
мести этим подонкам.
Когда я вхожу в зал, Константин и Саша уже обедают. Я прошу
официанта принести мне кружку пива. Здесь разрешают выпить одну кружку пива. Не
больше и не меньше. Костя тоже хочет пива, и официант приносит два высоких
бокала с янтарной жидкостью. В отличие от Питера, здесь не дают пива с пеной.
Просто не принято такое надувательство. Ведь все понимают, что пена — это
воздух, поэтому пиво должно быть налито до краев. Хотя иногда бывает жалко, так
хочется пива с пеной.
Через пятнадцать минут мы уезжаем из Гринленда. Моих
преследователей все еще не обнаружили. Пока они придут в себя, пройдет много
времени, и я смогу спокойно приехать домой вместе с Костей. А заодно купить
билет в Огасте для Саши. Иначе зачем я устроил этот цирк? Только для того,
чтобы посчитаться с Оглоблей? Но я ведь не идиот. Они могут ждать меня у дома
уже другой группой. А вот если они отстанут хотя бы на два часа и потеряют меня
из вида, то я успею доехать до Огасты. Когда у меня будет билет для Саши, я
смогу спокойно отправить ее в Сиэтл. Мне нужно было выиграть время, чтобы они
не узнали, чем именно я занимаюсь в Огасте. Только и всего. И мое раздражение,
мое внезапное нападение на преследователей, вся эта драка — всего лишь хорошо
продуманный трюк. Пусть они думают, что меня достали. Что я сорвался из-за
приезда сына и, вспылив, изувечил этих мерзавцев. На самом деле я точно
рассчитал свое раздражение. И проявил его в тот самый момент, когда мне нужны
были полтора-два часа, чтобы остаться вне их контроля. Что я и сделал.
У профессионалов вообще не бывает неконтролируемых
поступков. Все должно быть рассчитано до мелочей. Даже кастет, который я
заранее приготовил. Такие вещи тоже нужно просчитывать. Конечно, мне хочется
остаться с Костей. Отправить Сашу в Сиэтл и остаться со своим сыном. Чтобы
охранять свой дом. Они не посмеют к нам сунуться. Надеюсь, что не посмеют.
Теперь нас двое, и у меня в доме есть оружие. Даже если вокруг дома появится
взвод мерзавцев, то и тогда шансы будут равными. Я ведь стреляю отменно,
несмотря на отсутствие левой руки. Косте нужно только не мешать мне и
контролировать обстановку вокруг дома. И тогда мы справимся с любым
противником.
