У меня с собой был тот самый пистолет, который я отобрал у
Оглобли. И нужно же случиться такой встрече! В приемной Барлоу сидел Оглобля с
пластырями, наложенными на обезображенное лицо. Увидев меня, он вскочил,
готовый ринуться в драку, но секретарша Барлоу — довольно симпатичная блондинка
— испуганно вскрикнула, и охранник, сидевший в приемной, недоуменно взглянул на
меня.
— Меня ждет мистер Барлоу, — твердо сказал я и,
увидев, что Оглобля сделал несколько шагов по направлению ко мне, не стал
отступать.
Я был не в том настроении, чтобы отступать или обсуждать
какие-нибудь проблемы с этим бандитом. Он размахнулся и попытался меня ударить,
целя в лицо. Но я увернулся. Все-таки у меня остались какие-то навыки тех
дворовых драк, когда приходилось драться со шпаной, терроризировавшей нашу
улицу. Я достал из кармана кастет и, сжав его в правой руке, сам шагнул к этому
идиоту. В свой удар я вложил всю ненависть к бандитам. Кажется, на этот раз я
сломал ему несколько лицевых костей. Он покачнулся и упал на пол без сознания.
Охранник бросился нас разнимать. Сидевшая в приемной неизвестная мне полная
женщина закричала. Блондинка замерла, и в этот момент дверь кабинета Барлоу
открылась и он появился на пороге. Оценив мизансцену, он отступил на шаг,
приглашая меня войти.
— Отправьте его в больницу, — приказал он своей
секретарше.
Когда мы вошли в кабинет, он закрыл дверь и мрачно спросил:
— Что у вас опять случилось? Зачем нужно было устраивать
драку в моей приемной?
— Он первый на меня полез, — возразил я, тяжело
дыша. — Вызовите своего охранника или секретаршу. Они подтвердят.
— Не нужно, — строго сказал он. Теперь он говорил
по-русски, очевидно, для того, чтобы нас не поняли те, кто мог прослушивать его
кабинет.
— Зачем вы сбежали? — недовольно спросил
Барлоу. — И придумали такой сложный план по переправке детей? Предположим,
что вам удалось бы оторваться от наших наблюдателей. Но вы подумали, что было
бы потом? Вас все равно бы нашли, рано или поздно. Боюсь, что слишком поздно —
для вас и вашей семьи. Без денег вы ничего не смогли бы сделать, а мы, как вам
хорошо известно, контролируем движение ваших средств по всем счетам. Мы бы вас
мгновенно вычислили. И тогда вы были бы обречены. И вы, и ваши дети. Как
нежелательные свидетели. Я считал вас умнее, Левша, а вы оказались слишком
примитивным и прямолинейным.
— Отпустите моего сына, — твердо сказал я.
— Что? — удивился Барлоу. — Вы с ума сошли!
Никто его сейчас не отпустит. Вечером мы с вами выезжаем в Монреаль. И завтра,
если все пройдет нормально, мы позвоним в Нью-Йорк, и я предложу отпустить
вашего сына. Вот единственный вариант, на который мы можем пойти. После вашего
предательства мы не имеем права рисковать. Ваш мальчик останется у нас до тех
пор, пока вы не выполните нашего поручения. Я думаю, так будет справедливо.
— Конечно, — неожиданно согласился я, доставая из
кармана пистолет.
Увидев оружие, Барлоу совсем не испугался. Он только
улыбнулся.
— Нашли чем пугать, — сказал он довольно
весело. — Неужели вы думаете, что если убьете меня, вам вернут вашего
сына?
— Сейчас мы поедем к вашему шефу, — сказал
я, — и если ты попытаешься пикнуть, гадина, я лично выпущу в тебя всю
обойму. Как я стреляю, ты знаешь, и с расстояния в несколько метров мне будет
трудно промахнуться.
— Подожди, — вздохнул Барлоу, — убери
пистолет и успокойся. Здесь тебе ничто не угрожает. Ты напрасно думаешь, что
если мы поедем к шефу, ты сумеешь освободить сына. Это бесполезно, Левша. Там
будет столько охранников, что тебя легко обезоружат. Даже если ты действительно
сумеешь убить не только меня, но и еще несколько человек. А потом убьют и тебя,
и твоего сына. Глупо устраивать ковбойский налет, полагая, что ты сможешь его
таким способом освободить.
— Я не идиот, — возразил я хозяину
кабинета, — понимаю, что Костю просто так не отпустят. А освободить его и
уйти от вас я не смогу. Поэтому предлагаю другой вариант. Мы едем к шефу и
убеждаем его посадить Костю в самолет, который вылетает в Россию. Как только
Костя сядет в самолет, я готов с вами ехать не только в Монреаль, но и на
Северный полюс.
— Но это несерьезно, — снова ухмыльнулся
Барлоу, — ты не в том положении, чтобы диктовать нам свои правила.
— И ты тоже, Барлоу, — вдруг сказал я ему. —
Двадцать минут назад у меня на глазах застрелили Семена Ерофеева. Тебе,
надеюсь, известно, кто это такой? Следующим должен быть ты, Барлоу.
Я увидел, как он открыл рот. Зеленые глаза потускнели, стали
круглыми, он задохнулся от ужаса. И смотрел на меня выпученными глазами.
— Его убили? — не поверил Барлоу.
— Позвони и проверь, — предложил я ему, убирая
пистолет.
Я напугал его так сильно, как не смог бы напугать никакой
пистолет. Барлоу бросился к аппарату и начал набирать номер дрожащими руками.
— Алло, — закричал он, не обращая на меня
внимания. — Алло! Кто это говорит? Скажите, что Барлоу. Передайте, что
Ерофеев убит. Да, да, Ерофеев убит. Вы меня слышите? Мне нужно срочно
поговорить. Да, мистер Барлоу.
Очевидно, на другом конце трубку взял человек, которого я
некогда видел. Тот самый Коготь, который возглавлял все банды в Бруклине.
— Что ты паникуешь? — строго спросил он.
— Ерофеева убили, — выдохнул бледный от ужаса
Барлоу. — Вы знаете об этом?
— Знаю, — недовольно ответил Коготь, — он в
последнее время стал слишком неуправляемым. Планы разные придумывал. Вот и
погорел. А ты чего психуешь?
Он говорит так громко, что я слышу почти каждое слово. Тем
более что трубка в руках Барлоу ходит ходуном. От страха тот не может даже
удержать ее в руках.
— Как мне быть? — почти стонет Барлоу.
— Завтра ты поедешь в Монреаль вместе с Левшой, —
говорит Коготь. — Нужно закончить наше дело. Сеньор Анчелли сделал нам
первое предупреждение. Значит, мы должны работать так, чтобы не было второго.
До свидания.
Он говорит все почти открытым текстом по-русски, даже не
беспокоясь, что их могут записать на пленку. В этой свободной стране такие
слова — не доказательство. Но Барлоу раздавлен полученным известием. На него
жалко смотреть. Он чуть не плачет, глаза бегают, он стал гадок и ничтожен. И
все время теребит свою бородку.
Он смотрит на меня и вдруг решительно говорит:
— Завтра мы с тобой должны быть в Монреале. Тебе Семен
ничего перед смертью не сказал?
— Ничего. Я был метрах в ста от него. Но я не поеду,
пока вы не освободите моего сына.
— Освободим, — отмахивается от меня Барлоу.
Кажется, он начинает успокаиваться. И, чуть подумав, вдруг
говорит мне:
— Значит, если его посадят в самолет и отправят в
Россию, ты согласишься и больше не сделаешь попыток сбежать?
