— За вас.
— Надеюсь, что старая перечница еще чего-то
стоит. — Бокалы стукнулись с гораздо более сильным звуком.
— Между прочим, я не гожусь вам в сыновья, —
заметил он, глядя ей в глаза. — Скорее, я мог бы быть вашим взрослым
дядюшкой.
— Который пытался бы совратить свою племянницу. —
Она усмехнулась. — У меня действительно не было мужчин, Тимур. Вы не
слушайте, как я говорю, это из-за моей закомплексованности. Я вчера сама себя
не узнавала. Творила что-то невероятное. И сегодня не понимаю, что со мной
происходит. Кружится голова, я нервничаю. Как на первом свидании. А ведь мы с
вами могли быть уже дедушкой и бабушкой.
— Насчет бабушки вы погорячились.
— Нет. Моему сыну уже двадцать, не забывайте об этом,
Тимур. И у меня был опыт не совсем удачной семейной жизни. Наташа как раз
рассказывала про вас, когда вы позвонили в дверь. И я подумала, что так не
бывает. Вы мне понравились с первого взгляда. Как тот идеал мужчины, который я
нарисовала себе в молодости. Сильный, мужественный, сдержанный, умный. Такое
невероятное сочетание вашей южной крови с еврейской. Горючая смесь, но в вас
есть что-то недосказанное. И что-то очень надежное. Женщины обычно чувствуют
подобные характеры. Вы не умеете изменять любимым женщинам, предавать друзей,
обманывать приятелей. В вас есть нечто цельное, что сразу к вам располагает.
— Портрет получился слишком хорошим, — пробормотал
он, — я вовсе не такой. Иногда я соглашаюсь на компромисс, иногда просто
отступаю. Я не такой, каким вы меня видите.
— И такой тоже, — сказала она, — поэтому вы
мне понравились. Мне кажется, что я в вас немного влюбилась. Понимаю, что это
глупо. Мы знакомы только один день. Но вчера вы произвели на меня впечатление.
Говорят, что на самом деле все это химия и людей привлекают друг к другу их
запахи. Мне нравится ваш запах, Тимур. Я всю ночь его чувствовала. На своих
губах.
Она подняла бокал.
— А теперь выпьем за вас, — предложила она. Бокалы
на этот раз едва соприкоснулись друг с другом.
— Ваше предложение еще в силе? — вдруг спросила
Элина.
— Какое предложение? — не понял Караев.
— Вчера вы позвали меня к себе? Или я ошиблась?
Он молча смотрел на нее.
— И учтите, — вдруг сказала она, — если я
сегодня поеду с вами, то это будет впервые в моей жизни. Даже с мужем я
встречалась больше трех месяцев, прежде чем он уговорил меня поехать к нему.
Наверно, я не должна была этого говорить, но я вам сказала. И вообще, в вашем
присутствии мне хочется быть маленькой девочкой, озорничать, кричать, ругаться
и ничего не бояться… — Она подумала и добавила: — И ничего не скрывать.
Какая у вас группа крови? — вдруг спросила Элина.
— Третья отрицательная. А почему вы спрашиваете?
— Мне просто интересно.
— А я боюсь, — вдруг произнес Тимур.
— Что? — не поняла она.
— Я боюсь, — повторил он, — боюсь не
оправдать ваших надежд.
Она широко улыбнулась:
— Вы уже их оправдали, господин полковник. Вот этими
словами. Больше ничего не нужно говорить. Я не ошиблась в своем выборе.
Малага. Испания. 20 мая 2006 года
С раннего детства его считали «счастливчиком». Он родился в
Москве, в июне шестидесятого, в семье дипломата. Отец работал в Министерстве
иностранных дел, часто выезжал в командировки, служил генеральным консулом,
советником посольства и послом в разных западноевропейских странах. Маленький
Ашот начал учебу во Франции, где он пошел в школу при советском посольстве.
Французский язык стал как второй или третий родной. В институт он поступил
сразу после школы, выбрав для себя переводческое отделение филологического
факультета МГУ. Учиться было легко. Но уже на пятом курсе ему предложили работу
в органах государственной безопасности. Еще несколько лет ушли на учебу в
знаменитой сто первой школе Первого главного управления КГБ СССР, названной
потом Краснознаменным институтом имени Юрия Андропова.
Закончив и это учебное заведение, Нерсесян получил
направление в Нью-Йорк, где работал в постоянном представительстве СССР в ООН.
К тому времени он в совершенстве знал несколько языков, в том числе
французский, английский, испанский. Его ценили коллеги и любили женщины. За
веселый, остроумный нрав, за готовность всегда помочь, за жизнерадостный
компанейский характер.
Первые звания он получал легко, словно так и должно было
быть. Уже в двадцать семь стал капитаном, был на хорошем счету у начальства. Но
у Ашота Нерсесяна была и тайная страсть: он очень любил женщин, пропадал в
ночных клубах, посещал стриптиз-бары и заводил знакомства с сотрудницами
различных постоянных представительств при ООН. В восемьдесят седьмом его
сфотографировали в одном из ночных клубов. Фотография попала в газеты.
Нерсесяна срочно отозвали домой, в Москву.
Там уже вовсю ощущались признаки надвигающегося кризиса. В
восемьдесят восьмом ему не дали очередного звания, обойдя при присвоении
очередных воинских званий офицерам ПГУ. Более того, из первого отдела ПГУ,
занимавшегося американскими вопросами, его перевели в десятый отдел, который
специализировался на франкоязычных странах Африки. Не в пятый отдел, куда он
очень хотел попасть и который курировал страны Бенилюкса, Францию, Италию,
Испанию, а в десятый. Ашот впервые подумал тогда, что его способности не ценят
в родной организации.
Следующие три года прошли в постоянных разъездах по жарким
африканским странам. И в условиях уже не просто надвигающегося кризиса, а
настоящего краха. Который и наступил через несколько месяцев. Сначала были
августовские события, когда группа высших деятелей страны пыталась спасти ее от
развала, но действовала настолько нерешительно и бездарно, что своими
трусливыми и пассивными методами только подтолкнула другую сторону к активному
противодействию. И в результате страна сразу потеряла три прибалтийские
республики. А через несколько месяцев в Беловежской Пуще трое лидеров
славянских республик законодательно закрепили развал огромной страны, поставив
свои подписи под документами, свидетельствующими о подобной катастрофе.
Нерсесян, вернувшийся в Москву, вдруг оказался без партии,
членом которой был, без государства, гражданином которого он являлся, и без
организации, в которой служил. Первое главное управление КГБ СССР выделили в
отдельную Службу внешней разведки и вывели из состава некогда единой
организации. Начались массовые сокращения. Нерсесяну повезло, он был
относительно молод — его не уволили по сокращению штатов и не отправили на
пенсию. К этому времени ему шел тридцать второй год. И он все еще был
капитаном. Это было унизительно, его одногодки давно получили очередные звания.
Майора он получил в девяносто четвертом. Но к этому времени
Нерсесян превратился в абсолютного циника, который ни во что не верил и не
признавал никаких моральных авторитетов. После августа девяносто первого он
словно стал другим человеком. Бог умер, провозгласила новая власть. Да
здравствуют новые порядки и новые кумиры. Новыми кумирами были стодолларовые
бумажки с изображением Франклина, западный образ жизни, умение
приспосабливаться, умение быстро забирать все, что можно было забрать.
