Все трое прошли по коридору. Воздух был свежим и чистым,
словно они гуляли по подмосковному лесу. Провожатый остался в коридоре, а
Большаков и Караев вошли в большую светлую комнату, где их ждали двое
специалистов в белых халатах. Мужчина и женщина. Им обоим было лет по
пятьдесят. Оба доброжелательно улыбнулись гостям.
— Передаю вам в руки нашего нового пациента, —
сказал Большаков, — надеюсь, что мы увидимся с ним через несколько часов.
Все остальное вы знаете. До свидания.
Он вышел из комнаты. Мужчина доброжелательно взглянул на
нового пациента. У него были внимательные и умные глаза. Модные очки.
— Раздевайтесь, — кивнул он Караеву. — Вы
работали офицером ФСБ?
— Да.
— Много лет?
— Всю жизнь. А до этого в Комитете государственной
безопасности. Я попал туда почти сразу после окончания юридического. Потом
закончил Высшие курсы КГБ в Минске. Все это должно быть в моем личном досье. Вы
наверняка получили копию моего личного дела из архива ФСБ.
Мужчина улыбнулся. У него была добрая мягкая улыбка.
— Вы считаете, что мы настолько всесильны?
— Не знаю. Мне казалось, что Комиссия — это нечто
абсолютно секретное. Почти как космос, куда я никогда не попаду. Но, как обычно
говорят в подобных случаях, не нужно зарекаться.
Он разделся до трусов и майки, аккуратно сложив одежду.
— Нет, — сказала женщина. Она не была расположена
шутить. — Снимайте с себя все.
Он заколебался. Только на одну секунду.
— Александра Степановна, врач, — пояснил
мужчина. — Извините, что я не представился. Иосиф Наумович. Я тоже врач.
Психолог. Я полагаю, что вам нужно раздеться и потом пройти вон в ту камеру.
Караев, уже не раздумывая, снял с себя всю одежду и шагнул в
камеру. Скорее барокамеру, подумал он. Это была небольшая комната, в центре
которой находилось кресло. Он сел в кресло и услышал голос Иосифа Наумовича:
— Вам удобно?
— Да.
— Если неудобно, вы можете сказать.
— Мне удобно.
— Что вы сегодня ели на завтрак?
— Что? — не понял Тимур.
— Как вы завтракали? Пили кофе, ели сандвичи? Что было
у вас на завтрак?
— Чашечка кофе без сахара. Тост без масла.
«Голландский» сыр. Больше ничего.
— Откиньте голову и положите руки в углубления, —
попросил Иосиф Наумович. — Зафиксируйте руки так, чтобы они вошли в
углубления. Почувствуете два укола. Сначала в правую руку, потом в левую. Не
нервничайте, расслабьтесь. У вас были какие-нибудь хронические заболевания?
— Доктор, я был тридцать лет офицером госбезопасности, —
напомнил Караев, — если бы у меня были какие-нибудь проблемы со здоровьем,
меня бы немедленно оттуда выгнали. В советские времена с этим было очень
строго.
— Правильно, — согласился Иосиф Наумович, —
но вы уже не мальчик. После выхода на пенсию обостряются некоторые болезни.
Сейчас мы проверим содержание сахара в вашей крови. Потом вы будете отвечать на
наши вопросы. Если вы не можете ответить, лучше сразу скажите. Если не хотите
отвечать, тоже скажите. Ничего не нужно опасаться. Это не тест на вашу
благонадежность, это скорее тест на вашу профессиональную пригодность.
— Я понимаю, — усмехнулся Тимур. Он невольно
вздрогнул, когда правая игла уколола его. Затем левая. Он закрыл глаза.
Состояние какой-то неги. Легкое, воздушное, пьянящее.
— Как вас зовут? — услышал он голос женщины.
Странно, что вопросы задает она, а не Иосиф Наумович.
— Тимур Караев.
— Расскажите свою биографию, — потребовала
женщина.
«Какая глупость, — радостно подумал он, — что
можно узнать из моей биографии?» Начать с самого рождения. Пятидесятый год.
Жаркое лето. Баку. Он родился в начале августа. Мать говорит, что в тот год
было особенно жарко. Хотя любой бакинец знает, что в конце июля и в начале
августа в городе всегда бывает особенно жаркая погода.
Он начал подробно рассказывать, сам удивляясь своему
многословию. Обычно он укладывался в несколько фраз. Или уколы вызвали у него
такую словоохотливость? Он был в полном сознании, все понимал и все помнил. Но
легкое чувство радости и свободы, овладевшее им, только усиливалось. В какие-то
моменты ему казалось, что он просто летает в этом помещении, поднимаясь над
землей. Вопросы следовали один за другим. Его спрашивали о детстве, о бывших
друзьях, о вредных привычках. Ему захотелось даже их перебить, чтобы они
работали более профессионально, ведь эти вопросы не имеют никакого отношения ни
к его прежней деятельности, ни к его будущей работе. Но он никого не перебивал,
исправно отвечая на все вопросы.
Только когда его начали спрашивать о бывшей профессиональной
деятельности, он немного напрягся. Подсознательно он всегда помнил, что любая
информация о его прежней работе является тайной, о которой никто и никогда не
должен знать. Может, поэтому он несколько занервничал, когда ему начали
задавать вопросы о его командировках и прежних коллегах. Здесь он не чувствовал
себя так же уверенно и отвечал, преодолевая некое внутреннее сопротивление.
— Не нужно так нервничать, — снова послышался
голос Иосифа Наумовича, — вы очень напрягаетесь. Расслабьтесь, мы не
узнаем ничего секретного. Все ваши тайны остались далеко в прошлом. Спокойно
лежите и рассказывайте только то, что можно рассказывать. И не волнуйтесь. Все
ваши служебные тайны останутся здесь.
Караев улыбнулся. Даже в этом случае он не должен отвечать
на их вопросы. Есть тайны, которые никогда не перестанут быть тайнами, даже в
другой, изменившейся системе координат. И в другое время. Об этом знает любой
сотрудник спецслужб.
— Как вы относились к Павлу Слепцову? — услышал он
вопрос, заданный Александрой Степановной.
— Хорошо, — ответил Тимур, — очень хорошо. Мы
дружили много лет.
— Вы переживаете из-за его утраты?
— Да, очень переживаю.
— Вы считаете его предателем?
— Не знаю. Но мне говорят, что он предатель.
— Вы в это не верите?
Он задумался.
— Скорее я не хочу верить.
— Вы были его связным в Швеции?
— Это провокационный вопрос. И глупый. Конечно, нет.
— Вы могли бы ему помогать, если бы он вас попросил?
— Он бы меня не попросил. Павел хорошо знал, что я не
продаюсь и меня невозможно купить. И я не люблю предателей.
— Вы считаете его предателем?
— Меня об этом уже спрашивали. Я не знаю. Есть какие-то
признаки, указывающие на его возможное сотрудничество с иностранными
разведками. Но мне не предъявляли конкретных доказательств.
