— Что говорил вам Слепцов в последний вечер, когда вы с
ним виделись?
— Спрашивал о жизни. Жаловался, что устал. Постарел. Я
его успокаивал. Потом я взял у него взаймы тысячу рублей. У меня сейчас
проблемы. Но я верну деньги его вдове…
— Он не спросил, зачем вам деньги?
— Нет. Он дал мне деньги. Две пятисотрублевки. А потом
еще улыбнулся и сказал, что он мой должник. Но я понимаю, что он вспомнил нашу
хорошую работу в Швеции и таким способом просто благодарил меня за наше
сотрудничество.
— Он так и сказал, что «ваш должник»?
— Да, — кивнул Жажин, — но я так не считаю.
Мы все работали на благо…
Он еще продолжал говорить. Караев откинулся на спинку стула,
достал носовой платок, вытирая лицо.
«Он его использовал, — понял Тимур, — все так и
было. Поэтому во внешней контрразведке не смогли выйти на возможного связного
Слепцова и его контакты с зарубежными разведками. Слепцов выстроил почти
безупречную систему связи, при которой использовал возможного двойного агента,
с одной стороны, и своего связного — с другой. Внешне все выглядело
благопристойно. Получение информации, передача инструкции. На самом деле все
могло быть с точностью до наоборот. Это сам Слепцов получал инструкции,
пересылая нужные сведения. Именно поэтому они так оберегали информаторов
Жажина, чтобы не подставлять самого Слепцова».
Он взглянул на Иосифа Наумовича. Тот понял по его взгляду,
что допрос закончен.
— Что-то выяснили? — уточнил психолог.
— Похоже, что да. Вы его отпустите?
— Только завтра вечером. Но он не будет помнить о нашей
встрече. Только отрывочные воспоминания. Завтра он вернется к себе домой. И ему
будет казаться, что все происшедшее с ним всего лишь кошмарный сон.
— Ясно. Со мной вы тоже проделывали подобные трюки?
Может, меня сюда часто приглашали, а потом стирали мне память?
— Нет, — усмехнулся Иосиф Наумович, — стереть
память практически невозможно. Это только в фантастических фильмах можно
стереть опредленные дни, оставив остальные нетронутыми. Наш мозг исключительная
конструкция, и любое вмешательство в его работу чревато самыми серьезными
последствиями. Здесь важна ювелирная точность. Можно заставить человека
поверить, что его встречи не было. Можно заставить забыть о каком-то событии.
Но подсознательно он все равно будет об этом помнить. Даже видеть сны о таком
событии. Полностью стереть память невозможно. Конечно, я не говорю о
посттравматических случаях, когда человек лишается памяти. Но здесь как раз все
понятно. Любое вмешательство извне вызывает сбой в работе мозга и сильно влияет
на наш интеллект. Ведь наша память — это совокупность нашего опыта и
интеллекта. Любое выпавшее звено автоматически означает нарушение работы всей
системы. А ваш интеллект, полковник Караев, нам чрезвычайно важен. Я ответил на
ваш вопрос?
— Спасибо. Что мне делать?
— Поезжайте домой. Примите ванну. И забудьте о
сегодняшнем разговоре. Сами забудьте. Если вы не должны никому о нем
рассказывать. А если должны, то расскажите и снова забудьте. Сами. Так будет
гораздо удобнее.
— Я все понял. До свидания. — Он пожал руку
психологу, взглянул на Жажина, сидевшего с другой стороны стены, и вышел из
комнаты.
Он поднялся на другой уровень, когда его позвали к телеофну.
Это был генерал Попов.
— Вы допросили Жажина? — строго спросил он. —
Какие у вас выводы?
— Очевидно, Слепцов использовал Жажина в качестве
своебразного «почтового ящика», — пояснил Караев. — Вполне вероятно,
что без ведома самого Жажина. Оба его информатора были почти одновременно
арестованы уже после того, как Жажин покинул Швецию. Это похоже на
спланированную акцию. Нужно поднять и проверить все сообщения Слепцова по
агенту Дровосеку, с которым встречался Жажин. Но я уже сейчас на девяносто
процентов уверен, что эта был двойной агент. Либо подставленный для связи агент
американцев.
— Вы хорошо поработали, — похвалил его
генерал, — спасибо. Можете отдыхать. В понедельник вам нужно будет подать
заявление об увольнении. Все остальное мы продумаем. До свидания.
— До свидания. — Он положил трубку внутреннего
телефона и поспешил к лифту. На таком расстоянии под землей он чувствовал себя
не совсем уверенно. Чистый воздух показался ему особенно вкусным. Он прошел к
своей машине и медленно отъехал. Обернувшись, он увидел громаду здания,
казалось, нависшую над ним. В окнах не было света, разве может кто-нибудь
работать в такое время суток в «обычном» научно-исследовательском институте. На
часах был уже первый час ночи.
Сан-Франциско. Штат Калифорния. США. 26 мая 2006 года
Среди всех агентов, которые перебрались на Запад за
последние пятьдесят лет, особняком стояло дело Эдуарда Скобелева. Он родился в
шестьдесят пятом в Киеве. Его отец был обычным маляром, работавшим в небольшой
строительной конторе, находившейся рядом с домом. Мать не работала, воспитывая
трех сыновей. Эдуард был старшим. Его еще в школе называли «выдумщиком». Он
придумывал невероятные истории, в которые иногда сам верил.
Когда его спрашивали про отца, он уверял всех, что его отец
известный художник, картины которого продаются по всему миру. Но отец всегда
занят и поэтому живет в Москве, а они с братьями остаются в Киеве. Некоторые
верили. Большинство смеялись, видя его короткие брюки и куцые пиджачки, которые
они с братьями носили до самых дыр. Ему еще повезло, он был старшим. И поэтому
передавал свою одежду младшим братьям.
Он ненавидел свою жизнь с самого детства. Ему казалось, что
он должен был родиться в семье известных ученых или писателей, которые помогли
бы ему получить пропуск в ту жизнь, которую он иногда видел в соседнем дворе.
Это был дом, выстроенный для партийных чиновников. Детей возили в элитные школы
на машинах. Они всегда носили такие красивые светящиеся ранцы, у них были такие
модные джинсы.
Но он мог смотреть на этих детей только из-за решетки. В
этот двор таким, как он, путь был заказан. Он даже поменял себе фамилию, когда
ему исполнилось шестнадцать лет. Они были по отцу Сколевы, а он заменил эту
неблагозвучную фамилию на благородную — Скобелев. Поменял даже имя — вместо
Антона стал Эдуардом. О генерале Скобелеве он прочитал в учебнике истории.
Школу он закончил с тремя четверками и решил поступать в какой-нибудь
московский вуз. Но денег на дорогу у отца не было. С мечтой нужно было
подождать. К тому же в восемьдесят втором году, когда он закончил школу, уже
забирали в армию даже из институтов. Сказывались страшные демографические
потери страны в сороковые годы, когда в шестидесятых детей родилось в два раза
меньше обычного.
Но и в армию ему идти не хотелось. Зато языки ему давались
хорошо. Он бегло говорил по-немецки, неплохо знал английский. Он и поступил в
институт военных переводчиков. С одной стороны, отсюда не брали в армию, так
как они считались курсантами, а с другой — платили хорошую стипендию и учили
языкам. В институте он сразу стал членом комитета комсомола, через три года его
даже приняли в партию. Он был самым молодым коммунистом в институте и очень
гордился этим обстоятельством. После окончания института ему предложили
работать в военной разведке, и он сразу согласился. Отсюда можно было вырваться
из своей прежней жизни, стать богатым и независимым, реализовав свою мечту.
