— Хорошо, — кивнул Красс, усаживаясь на
ложе, — втроем будет немного веселее. А кто этот третий?
— Помпей, — просто ответил Цезарь.
Красс изменился в лице. Помолчал, потом осторожно и серьезно
спросил:
— Я надеюсь, ты шутишь?
— Нет, нисколько. Мы действительно ждем Помпея.
Красс вскочил со своего ложа.
— Я ухожу. Прощай, Цезарь.
— Подожди, — поднял руку Цезарь, — выслушай
меня. Мы не смогли за весь год провести ни одного закона. От тебя отвернулись
даже многие твои друзья и клиенты. С другой стороны, Помпей тоже не добился
никаких успехов. Разве не лучше нам объединить свои усилия?
— Я не верю ему, — угрюмо сказал, набычившись,
Красс, — он верный сулланец и всегда будет на стороне сенаторов.
— А ты сам не бывший сулланец? — спросил
Цезарь. — Или это не вы вдвоем отличились в армиях Суллы? Разве не вы оба
одновременно были избраны консулами Рима? И, наконец, разве не вы подавляли
восстание Спартака? Ты ведь знаешь, Красс, как его любит армия. Если мы сумеем
удовлетворить хотя бы часть требований ветеранов Помпея, его успех будет
разделен между нами троими. И армия уже будет благодарна всем троим. Разве это
малая плата за сотрудничество с Помпеем? От оптиматов отвернутся даже бывшие
сулланцы. Что нам еще нужно?
Красс молчал. Долго молчал. Наконец сел и коротко вопросил:
— Пусть принесут вино. Не могу же я пить воду.
Цезарь, кивнув, вышел из триклиния. Вскоре рабы внесли
пол-амфоры фалернского. Красс выпил первую чашу залпом, продолжая молчать.
Именно в этот момент в триклиний вошел Гней Помпей. Цезарь,
наконец, успокоился. До последнего момента он не верил в появление Помпея в
доме Бальба.
— Пусть Лары, божества семьи, пошлют этому дому
изобилие и процветание, — произнес традиционное приветствие Помпей.
— Пусть боги будут благосклонны и к тебе,
Помпей, — отозвался Цезарь.
Красс хмуро кивнул головой.
— Привет тебе, Великий.
Помпей сел на ложе напротив Красса. Ни один, ни другой не
откинулись на подушки, предпочитая сидеть. Цезарь сел между ними. Наступило
неловкое молчание, когда все трое настороженно разглядывали друг друга. Первым
начал разговор Цезарь.
— Я не присутствовал на твоем триумфе, Помпей, но даже
в Испанию пришла весть о твоем победном шествии по городу. Римляне
рассказывали, что ничего подобного в городе давно не было.
— Благодарю тебя, Цезарь, — наклонил голову
Помпей, — но весть о твоих успехах достигла и стен Рима. Мой сын вернулся
из Цизальпинской Галлии, где говорили только о твоих победах.
— Несколько варварских племен лузитанов, —
возразил Цезарь, — это не победы Помпея над двадцатью двумя царями и
Митридатом Евпатором.
Красс молча слушал этот обмен любезностями, багровея от
волнения. Цезарь понял его состояние.
— В твоем войске сражался декурионом молодой Публий
Красс. Как юноша проявил себя? — спросил он у Помпея.
— Он стал центурионом. Храбрый и очень смелый
римлянин, — честно ответил триумфатор.
Красс вспыхнул от радости.
— Спасибо тебе, Великий.
Цезарь решил, что настал удобный момент.
— Помпей, — обратился он к полководцу, — ты
знаешь, почему мы тебя позвали. Бальб все объяснил тебе. Наши законы
проваливают в сенате, даже не выслушав аргументов в их защиту. Сенаторы не
могут и не хотят понимать ситуации в Риме и в наших провинциях. Но и твои
ветераны до сих пор ничего не получили. Их не наделили землей, а рассмотрение
всех твоих законов на Востоке в отдельности займет долгие годы.
Помпей внимательно слушал. Цезарь вдруг почувствовал
какое-то непонимание, словно Помпею было все равно, что скажет Цезарь, ибо
мысли триумфатора были далеко. Он встревожился.
— Мы считаем, что, объединив все наши усилия, —
продолжал Цезарь, — мы сможем принять необходимые нам законы, утвердить
твои аграрные реформы, наделить ветеранов всех наших армий землей. Кроме того,
будут утверждены все твои распоряжения на Востоке.
Он замолчал.
— Да, — сказал словно очнувшийся Помпей, — а
если сенат опять не проголосует за эти законы?
— Тогда мы перенесем решение вопросов в народное
собрание, — быстро ответил Цезарь.
— Народное собрание никогда ничего нормально не
решало, — вставил недовольный Красс.
— Это если все останется, как сейчас, — кивнул
Цезарь, — но мы должны подготовить римлян.
— Ты думаешь утвердить в народном собрании аграрный
закон? — удивился Помпей. — Никто не захочет тебя слушать так долго.
— Мы утвердим комиссию по принятию аграрного
закона, — усмехнулся Цезарь, — а это разные вещи. Всего лишь
несколько имен. Нас услышат.
— Но сенатская партия не согласится, — покачал
головой Помпей, — в сенате очень сильны позиции оптиматов.
— Мы что-нибудь придумаем, — успокоил его
Цезарь, — например, пошлем Катона с поручением в какую-нибудь провинцию.
Или Агенобарба.
— Лучше Цицерона, — вставил Красс, не любивший
оратора.
— Это мы решим, — засмеялся Цезарь, — через
три дня выборы консулов, и, как только меня изберут консулом, мы начнем
действовать.
— Нужно поддерживать порядок в городе во время
выборов, — сказал пунктуальный Помпей, — чтобы оптиматы не обвинили
нас в беспорядках.
— За порядок на Марсовом поле отвечает претор Гай
Октавий, муж моей племянницы Атии, зять Бальба, — успокоил его
Цезарь. — Мы уже договорились, что поможем ему поддерживать порядок.
— Я поговорю с трибунами городских когорт, —
кивнул Помпей, — чтобы все было согласно нашим законам.
— А в будущем году, я думаю, мы сможем провести тебя в
принцепсы сената, — добавил Цезарь.
— Но нас могут обвинить в заговоре, — пожал
плечами Помпей, — скажут, что мы сговорились за спиной сената.
— А разве сенат справедливо решает все вопросы? —
спросил Цезарь. — Разве он не отказал тебе после стольких побед? Разве не
унизил себя, приняв закон о пастбищах для консулов, разве такого сената достоин
римский народ?
— Верно, — кивнул Помпей, — но все равно
будут говорить, что это заговор против римского народа.
— Когда мы сделаем то, что хотим, пусть говорят, —
алчно пробормотал Красс.
— Это не заговор против римлян и нашей
республики, — возразил Цезарь, — это заговор на благо Рима, его
граждан и всей республики. Разве наведение порядка и справедливое разрешение
всех вопросов является чем-то противозаконным? Если это заговор, то во имя справедливости
и величия Рима, — лицемерно, но с пафосом закончил Цезарь.
